Наливайко

Поп старался притвориться спокойным. Вглядываясь в небритое лицо брата, удивлялся, что на празднике у воеводы не узнал его. В ответ на вопрос запальчиво ответил:

— Понятно же, сплетни. В силах ли мы против короны подниматься с голыми руками?.. Однако откуда ты взялся, Северин? Вот диво-то! Садись и поведай, где был… Князя-воеводу весьма взволновало это приключение за обедом… О, успокойся, брат, я тоже уверен, что там была отрава… Кстати, воевода собственными устами объявил, что дарит тебе турецкую саблю, кованную золотом, и подтверждает подарок своей невестки, коня белокопытого. Он стоит в дубненских гусарских конюшнях… Да садись, ведь ты у брата находишься.

— У духовного наставника княжьего….

— И твоего тайного единомышленника, Северин. Ты бы исповедался. Который уже год без причастия ходишь, церковью пренебрегаешь.

— Уверяю тебя, брат, что и сейчас вот только из Онуфриевой церкви иду, выродка этого оставил там связанным и голым, ангелочкам на утеху.

— Не богохульствуй, Северин.

— Оставим это, отче Демьян, на другое время. Я слышал твои проповеди в Баре и в Хмельнике,

Люди со всей Брацлавщины сообщали мне, что движение крестьян поддерживает и православная церковь. Признайся, какую каверзу придумываешь на беду исстрадавшемуся люду?

— Никакой, Северин. Корона опять собирается строить крепости на Днепре, украинское казачество и славных мужей к рулю государственному не подпускает, реестры не увеличивает и жалованья не платит реестровикам. Как искренний ревнитель православия и нашего края, князь Василий-Константин стоит бок о бок со своим народом.

— На шее сидит, а не бок о бок стоит. Рассказывай о себе. А ты похвально заучил все жалобы нобилитованных. Как по-писанному шпаришь.

— Во гневе темном и злобе напрасной с братом говоришь, брат Северин. Твой поступок на ужине…

— Меня там все узнали? — как у подсудимого на допросе, спросил Наливайко.

Поп успокоительно замотал головой:

— О, нет, будь спокоен! Кроме Сюзанны и князя, никто, даже я. твой брат, не узнал тебя. Однако я уверен, что старый князь, если и не узнал, то озадачен, почему плакала красавица-чешка.

— Ну, ты оставь этот тон… — Наливайко встал со скамьи и отвернулся к окну. Лишь теперь поп заметил саблю под кунтушем.

— Вы ее все-таки отравите? — тихо спросил Наливайко, не поворачиваясь от окна.

Демьян подошел к брату, положил руку на его мужественное плечо. Наливайко не обернулся, ждал ответа, а может, забыв про свой вопрос, смотрел сквозь окно в темную ночную пустоту. Поп, наконец, заговорил голосом до тошноты сладким. Долго и докучливо говорил о славном украинском роде князей, о полковниках и казачьем рыцарстве. Говорил об украинской короне, о народе, который бунтует. Но когда глаза его встретились с глазами брата, медленно поворачивавшего голову от окна, поп вспомнил про его вопрос:

— Будь уверен… Сюзанна… если и умрет, то только своею смертью…

— Значит, все-таки отравите… Ну, давай, продолжай про народ. А жаль, она искренний человек…

— Мы благословляем это народное движение, потому что оно обещает грядущую славу нашему краю.

— Благословение ваше сытым сгодится. Нам нужны оружие, пушки, а не кропило.

— Все будет, брат Северин. Вон полковник Лобода с реестровиками на Джурджево пошел и уже вернулся в Сечь с громадною добычею и оружием.

— Ведь польские гетманы хлопочут о мире с турками?

— Очень хлопочут, но нам-то что до этого? То ведь польские гетманы, а не мы.

— Правильно, брат, но недипломатично. Ведь если затронешь турка — наткнешься на жолнеров Жолкевского, которые сейчас наводят порядки в Молдавии.

— Тю, какие пустяки волнуют тебя! Замойский опять напишет воеводе или в Сечь, что казаки беспокоят турка, — вот и все. В Сечи опять посмеются над этим, а Острожский ответит, что вольный люд казачьим хлебом пробавляется. Вернетесь вы с артиллерией, с порохом и оружием — как родные будете приняты в воеводстве. Князь тебе и грамоты королевские..

— Каштелянство, благородную супругу… — докончил Наливайко, и о-ба умолкли.

Северин постоял у окна, потом прошелся по тускло освещенной комнате, как человек, который решает судьбу целого края. Демьян съежился от этой реплики брата.

«Случайно вырвались у него эти слова иль прознал обо всем?» — настойчиво сверлила мысль.

Вдруг Наливайко остановился и, глядя в упор на брата, резко сказал:

— Как брата родного, а не как княжеского духовника спрашиваю: поможешь вооружить полки повстанцев или будешь петь только эти колыбельные песни про благословение?

— Крестом клянусь! Из казны воеводы будут выданы червонцы, а из моих рук — благословение и

Знамена. Только достань и передай Янушу десяток- полтора пушек, чтобы помириться вам и со временем соединить ваши военные силы для борьбы…