«Пусть снаряжаются в казакование. Со своими несколькими верными сотнями я нагоню их и в походе Убеждением или силою привлеку их к себе и поведу на Украину. Шаулу полковником сделаю, а брату… брату придется устроить суд Каина. Такие перейдут от проповеди к сабле, и тогда я окажусь в положении Косинского под Пяткою…»
Почти незаметно вышел из толпы, сел на коня и галопом сорвался с места. Белогрудковцы, словно по приказу, разом обернулись и долгим взглядом провожали сотника Наливайко в просторы степей.
6
Невеселый ехал Станислав Жолкевский в Замостье. На границах Валахии он оставил свои войска, с которыми не знал что и делать дальше. Защищать валахов от турок он мог, даже сохраняя жизненно необходимый для Польши мир с султаном. Позволить же туркам вторгнуться в Валахию, а там в Семиградье — значило бы утратить эти края и оставить мечту об окончательном подчинении их польской короне.
Не от чего было польному гетману быть веселым. Всегда верный своему принципу: «На сейме бывать обязательно нужно, а жить, может быть, и не нужно», он побывал лишь на Андреевском инквизиционном сеймике, а на всепольский Варшавский сейм так и не попал из-за неотложных военных дел.
События на Украине начинали разгораться, как разгорается костер, угрожающий катастрофическим пожаром. Через оказию Жолкевский узнал, что на Варшавском сейме много говорили об Украине. Украина, размышлял польный гетман, должна была бы рассматриваться на этом сейме как кресы Речи Посполитой и… гетманом этих крес следовало бы стать ему, Станиславу Жолкевскому… Столетия проходят в бесплодных дипломатических попытках превратить Украину в окраину Польши. Князь Острожский перестает быть надежным человеком, опорой короны. На смену Острожским, Вишневецким, Гулевичам и другим появляются какие-то Микошинские с Низу, Лободы — дворянские гетманы реестрового мужичья… Но и они только пласты талого снега, под которым кипит водоворотом половодье казачьего движения…
— Подарят нам ветер в решете эти рыцари непосвященные… Появился еще Наливайко, пся крев! — вслух закончил гетман свои размышления, подъезжая к новой резиденции Замойского.
Оглянув с холма Замостье, Станислав Жолкевский поймал себя на том, что завидует. Да, он завидовал своему шурину Замойскому! А почему б и ему не превратить свое родовое местечко Винники в такую же неприступную крепость и не назвать ее, скажем, Жолкзы?..
Когда в лучах вечернего солнца заблестел купол новой академии Замойского, Жолкевского охватило желание хоть каким-нибудь пустяком унизить друга — законного супруга прекраснейшей из польских женщин, молодой и нежной Барбары…
Позвал жолнера:.
— Скажи, что это блестит в Замостье?.
— Ничего не знаю, вельможный гетман. Может быть, костел?
— То-то, дурень, костел… Академию граф Замойский открывает для польской шляхты… Будет, говорит, знать обо мне польский шляхтич и посполитый, академия им обо мне расскажет. Вот тебе, Ян, я уже рассказал жолнеру… Нет, ты академию хоть камышом покрой, а жалованье жолнеру выплати. Народ обманывать надо, а не обманутый он бунтует, стремится стать равным шляхтичу. Дай ему пощупать металл, сделай так, чтобы не ты ему, а он тебе должен был…
В Замостье въехали, когда на горизонте угасли последние лучи июльского солнца. Дневной зной поднимался вверх, уступая свежим вечерним порывам ветра.
Замойский на этот раз не вышел встречать друга. Жолкевский сам прошел к нему в кабинет, как привык делать это в течение десятков лет своей верной службы этому прославленному мужу Польши. Не сдержал хромоты на левую ногу, отчего одна шпора резко забренчала в деловой атмосфере домашнего кабинета канцлера.
Поздоровались, будто вчера только расстались. А прошло с последней встречи в Андрееве, в посольской избе, добрых девять недель.
— Меня интересует, Ян, Варшавский сейм. Верно ли, что православный выскочка, воевода из Черкасс, князь Вишневецкий докладывал Польше об Украине? Великая Польша не нашла более достойного.
Замойский не сразу настроил себя на дружескую беседу. Невесело ему, хотя причины его печали другие. Не повезло ему и с этой женой. Подозрения… догадки… а тут еще и женские капризы… Вдруг ей захотелось проведать пани Середзянку в Дубно. В этом как будто бы и нет ничего предосудительного для его графского достоинства, — ведь Середзянка теперь супруга князя Януша. Сюзанна была подругой Барбары по краковской школе, куда из Чехии привез ее старый Середзян. Но чешка она, не кровная полька. Хотя и это «бы ничего… Но почему в Дубно? Ну… вызови ее к себе в гости, прими ее одну, без… этой езды на гусарских конях…
У Барбары, по мнению Яна, странные, далеко не патриотические взгляды на украинское казачество. Когда же сойдутся две женщины в окружении этих… казаков, то они могут много чего наговорить друг другу и третьему, чье имя одинаково угрожает чести и Януша Острожского, и Яна Замойского. Опять молва пошла по Украине об этом удачливом на женские привязанности красавчике, гусарском сотнике Наливайко.