Налле Лапсон

— Что, прямо все восемнадцать возвращать?

— Да, Налле Лапсон, обязательно, — сказала Лотта.

— А ты уверена, что Андерсон их так уж хорошо посчитал? — спросил Налле Лапсон. — Можно я верну только девятнадцать, а одну оставлю?

— Ты должен вернуть все банки, Налле Лапсон!

— Ладно… — вздохнул Налле Лапсон.

И поступил так, как велела ему Лотта.

Но когда они вернулись домой, бабушка напекла медовых коврижек, и они были прямо ужас какие вкусные.

Глава девятнадцатая. Я чавкаю не больше, чем бабушка

Вечером Лотта достала цветные мелки и большой альбом и нарисовала две таблички. На первой она вывела зелеными буквами:

НАЛЛЕ ЛАПСОН ОБЯЗАН:

МЫТЬСЯ ПО УТРАМ И ВЕЧЕРАМ, БЛАГОДАРИТЬ БАБУШКУ ПОСЛЕ ЕДЫ, ВЫТИРАТЬ ЛАПЫ, ЗАХОДЯ В ДОМ, КЛАНЯТЬСЯ, ЗДОРОВАЯСЬ И ПРОЩАЯСЬ.

На другом листке Лотта написала красным мелком:

НАЛЛЕ ЛАПСОН НИКОГДА НЕ ДОЛЖЕН:

УСТРАИВАТЬ НАВОДНЕНИЕ, БРАТЬ ВЕЩИ БЕЗ СПРОСУ, ЧАВКАТЬ, КОГДА ЕСТ МЕД, ЗАПИРАТЬ ПОЛИЦЕЙСКИХ.

— Как ты красиво пишешь, — восхитился Налле Лапсон. — Прямо загляденье!

— Эти таблички я повешу у тебя над кроватью, — объяснила Лотта.

— Это стишки? — спросил Налле Лапсон. — Мне кажется, очень похоже на куплеты из песенки.

— Надо же, — спохватилась Лотта. — Я забыла, что ты не умеешь читать. Тогда я буду тебе читать их сама, пока ты не выучишь их наизусть, потому что это все про тебя.

— Стишки про меня, — обрадовался Налле Лапсон. — Например, такой:

Налле Лапсон так хорош —

Лучше в мире не найдешь!

И еще такой:

Слава стране, королю и народу,

Налле Лапсону и его меду!

— Не совсем, — сказала Лотта. — Слушай внимательно, Налле Лапсон, сейчас я тебе прочту, что там написано.

И она зачитала ему все, что написала на обеих табличках.

— Ладно, — вздохнул Налле Лапсон и отвел глаза.

— Понимаешь, Налле Лапсон, — сказала Лотта, — мы с бабушкой тебя очень любим и поэтому хотим, чтобы ты стал хорошим, воспитанным медведем.

— Но я чавкаю не больше, чем бабушка, — сказал Налле Лапсон.

— Ну, не скажи — бывает, что и больше, — ответила Лотта.

— Ну, бывает — когда мед чавче бабушкиной каши или что она там ест, — объяснил Налле Лапсон. — Потому что мед вкуснее. Чем еда вкуснее, тем она чавче.

— Пожалуй, — согласилась Лотта.

— А теперь насчет запирать полицейских, — продолжал Налле Лапсон.

— Да уж, это нельзя ни в коем случае, — сказала Лотта.

— Тогда ты повесь, пожалуйста, такую же таблиточку полицейскому Касклунду, — сказал Налле Лапсон. — Что запрещается запирать медведей!

Когда вечером Налле Лапсон улегся на свою желтую тахту, Лотте показалось, что он что-то бормочет. Чуть приоткрыв дверь, она услышала:

— Вытирать бабушку по утрам и вечерам и никогда не запирать мед. Вытирать бабушку по утрам и вечерам и никогда не запирать мед. Вытирать бабушку по утрам и вечерам…

Глава двадцатая. Налле Лапсона напечатали в газете!

— Смотри, бабушка, Налле Лапсона напечатали в газете! Налле Лапсон, гляди, тебя в газете напечатали!

Лотта опрометью (знаете, что такое опрометь? Я — нет) бросилась к бабушке, потом к Налле Лапсону. В руке у нее была газета, напечатанная на розовой бумаге аж в самом Стокгольме. На самой первой странице красовалась большая фотография Налле Лапсона в полицейской каске и с саблей в лапе.

— Слушайте, нет, вы только послушайте, — воскликнула Лотта. — Тут пишут: «ПЕРВЫЙ В ШВЕЦИИ МЕДВЕДЬ-ПОЛИЦЕЙСКИЙ. В тихом городке Лильбакка случилась подлинная се-ен-са-ци-я. Здесь появился медведь-полицейский. Уверенной лапой он регулирует транспортный поток на углу Центральной и Новой улиц».

— Какая большая фотография! И до чего красивая! — всплеснула руками бабушка. — Вылитый наш Налле Лапсон!

— Это он и есть, — сказала Лотта.

— Вот интересно, а полицейского Касклунда запечатывали в розовую газету? — спросил Налле Лапсон.

В день на поезде в Лильбакку обычно приезжало от силы человек десять-двенадцать. Так что, когда на другой день туда прибыл первый поезд, начальник станции господин Станс глазам своим не поверил. Из вагонов вышли сотни людей, и ни одного из них Станс не знал!

Начальник станции Станс схватился было за голову и ринулся в станционное здание принять чего-нибудь укрепляющего, — когда один из этого множества шагнул ему навстречу.

— Это Лильбакка? — спросил он.

— Ну да, вот же написано, — ответил Станс.

— Это у вас такой необыкновенный полицейский?

— Да какой он необыкновенный, — ответил Станс (не читавший розовой газеты). — Прямо даже и не знаю, что вам сказать. Касклунд — полицейский хороший, — а что необыкновенный… Да нет, какой он необыкновенный? Обыкновенный полицейский.

— А другие полицейские у вас есть? — спросил второй пассажир.

— Зачем нам другие? — удивился Станс. — Преступников тут нет.