Никогда в жизни Робер еще так не волновался. Его чувства можно сравнить с чувствами того, кто надолго расставался со своей возлюбленной, отправляясь в дальний путь. «Вот он я, каков стал, — говорили его тревожные черные глаза. — Узнаешь ли? Я изменился. Примешь меня теперь?»
Подспудно Робер ожидал, что Хлоя им восхитится; он очень надеялся, что она, встретившись с ним взглядом, на миг замрет, потрясенная, и на лице ее выпишется восторг, такой сильный, что она разожмет свои пальцы и просыплет под ноги листья и цветы, которые до того с таким тщанием собирала.
Но Хлоя не замерла, не залюбовалась черными глазами незнакомца, не потянулась к нему, как тянутся люди к чуду. Сурово нахмурила она светлые брови, рассматривая незнакомого ей юношу, напрягая память и стараясь припомнить, где же она видела его раньше.
— Кто вы? — спросила она, отгоняя вьющихся у нее над головой пчел. — Что вы делаете в моем саду?
Эти слова глубоко уязвили Робера, и враз пропало очарование святого утра. От ярости он едва зубами не заскрипел, с трудом сохраняя на лице выражение безмятежного спокойствия.
«Твой, стало быть, сад, — с лютой ненавистью думал он. — Давно ли ты стала хозяйкой всего?! Даже я себе такого не позволял, когда был управляющим! Дракону было плевать на то, что его окружает, он был дик, и даже если б в его саду валялась гора трупов — ему было бы все равно! Все это великолепие, эта роскошь, эти цвета и краски — это моя заслуга, мой труд! А ты, явившаяся из ниоткуда, никто, называешь все это теперь своим! И при этом воротишь от меня нос!»
— Я угольщик, — ответил Робер. — Привез вашим слугам свой товар на продажу. Добрые люди не отказали мне в ночлеге, не выгнали за ворота в ночь.
— Это делает им честь, — резко ответила Хлоя, — но кто пустил вас в сад?
В голосе ее слышалась тревога, глаза Хлои внимательнее всматривались в незнакомые черты, и было видно, что она изо всех сил старается припомнить, где она раньше их видела — и не может.
— Я сам пробрался в сад, — ответил Робер, стараясь придать своему преступному голосу мягкость и нежность, — чтобы полюбоваться самым прекрасным цветком королевства — вами. Слух о вашей красоте, пленившей сердце дракона, разнесся далеко; любой пожелает увидеть ту, что покорила монстра и научила его есть из своих рук…
— Эрик не монстр! — ответила Хлоя, отступая от странного незнакомца. Его слова, казалось, были ласковы и полны восхищения ею, но под ними словно черные ядовитые змеи копошились.
— Отчего же вы бежите? — так же ласково продолжал Робер, маленькими шажочками приближаясь к Хлое. Он не хотел ее напугать, напротив — думал, что его робкие попытки приблизиться убедят ее в его безопасности. Но эта жалкая поступь показалась Хлое знакомой; отчетливо она вспомнила черную, чуть сутулую фигуру, привыкшую часто кланяться, блестящие приглаженные волосы и внимательные глаза на бледном желчном лице…
— Робер! — в ужасе закричала она, прижимая драгоценный букет к груди. — Так вот отчего Эрик не может проснуться! Что ты сделал с ним, негодяй?!
Вмиг с красивого лица юноши исчезло сладкое, льстивое выражения, губы его цинично изогнулись, и Хлоя утвердилась в своей догадке.
— Он выпил святоцвета, — небрежно ответил он. — Проснется не скоро. Не кричи, Хлоя. Он тебя не услышит.
— Что тебе нужно, мерзавец?! — выдохнула Хлоя. Губы ее побелели и тряслись, глаза стали черными от расширившихся зрачков.
— Тебя, прекрасная Хлоя, — страстно ответил Робер, не скрывая больше своих мерзких желаний и планов. — Только тебя! Посмотри: я не забрал жизнь Дракона, хотя мог бы. Я не ограбил, не обобрал его — мне не нужно его золото. Я хочу только тебя! Посмотри на меня: ради тебя я даже изменился. Я вернул себе молодость, и скоро я верну себе корону. Я — Король Воронов. Разве ты не хочешь стать моей королевой? Я красив; я почти бессмертен! Одно твое слово — и бессмертной станешь и ты. Вместе мы возродим мой народ, вместе будем править и достигнем былого величия! Ну же, Хлоя! Соглашайся!
— Ты не красив, — прорычала Хлоя сквозь сжатые зубы, отступая от тянущего к ней руки Робера, — ты омерзителен! Ты жалок и смешон, старый ворон! Думаешь, в красоте и молодости дело?! Нет! Эрик готов был любить меня даже такую — смертную, стареющую! А ты готов нацепить на себя бутафорскую корону и разноцветные тряпки и гордиться этим!
— Ах ты, дрянь, — взревел Робер, бросаясь к Хлое. Но у той в руках внезапно оказалась лопата; нерадивый садовник позабыл ее возле розового куста, и Хлоя, лихорадочно выискивая, чем бы защититься, нащупала ее черенок. С криком она размахнулась, послышалось густое «бам!», и Робер с жалобным криком рухнул ей под ноги.
— Помогите! — выкрикнула Хлоя, рванув по дорожке прочь из сада. Свой букет она растеряла, пальцы ее судорожно сжимали лопату, и потому Анна, внезапно выступившая из зелени кустов на залитую солнцем дорожку, тоже заработала свой удар, не много, ни мало — по лицу, отбросивший ее прочь как крепкая оплеуха.