Наложница фараона

Елена убрала со стола и смотрела на мальчика, увлеченного игрой. Он мог показаться веселым и довольным. Он хорошо поел, она даже отдала ему половину приготовленной для себя поджаренной булки, увидев, что он еще не насытился. Но все же она чувствовала, что его тревожит что-то. Она взяла прялку и села работать. Мальчик то становился на коленки у кровати, то присаживался на постель, то останавливался чуть поодаль, заложив ручки за спину. Играя, он тихонько приговаривал разные словечки и фразы.

Но что может его тревожить? А мать чувствовала, что он все еще встревожен, хотя вроде бы и увлечен игрой.

Может быть, он чувствует себя виноватым? Ведь он ушел со двора, не спросившись. Пожалуй, она должна показать ему, что он поступил дурно. Ведь рядом с ним нет строгого отца, и она обязана сдерживаться и не баловать мальчика чрезмерно. Но как трудно его не баловать, такого славного, милого…

И все же она заговорила, стараясь, чтобы ее мягкий голос звучал укорительно:

— Может быть, это какого-то чужого мальчика я привела домой? Разве мой Андреас мог бы так поступить: уйти со двора, не спросив у меня разрешения, и после даже не попросить у меня прощения!.. Нет, это, должно быть, какой-то чужой мальчик…

Пальцы ее проворно сучили нить, она говорила будто бы сама с собой и тихонько поглядывала на маленького сына. Казалось, мальчик отдался игре и не слышал, что говорила мать. Но внезапно он подбежал к ней, потянулся, обхватил ручками за шею, нагнул к себе и заговорил быстро и возбужденно:

— Мама! Это же я! Я не могу быть другим, чужим мальчиком! Посмотри, видишь, у меня родинка там, сзади, на шее, — он быстро повернулся спиной и тотчас же снова тянулся к матери, — У тебя ведь тоже такая. Это я! Как же ты не видишь!..

Мать почувствовала себя виноватой. Он совсем еще маленький ребенок.

— Да, Андреас, конечно же это ты! Ну, прости меня. Это ты, я знаю. Я говорила просто в шутку. Не сердись на меня…

Андреас отстранился и внимательно на нее посмотрел. Личико его сделалось совсем серьезным, детское возбуждение ушло.

Он вдруг решился, и легко выговорилось все, о чем он еще совсем недавно не знал, как заговорить с матерью.

Он быстро, но не сбиваясь и не возбужденно уже, рассказал ей слова соседки, и как он тогда побежал к отцу, потому что не мог, очень тяжело было… Мальчик говорил, рассказывал, но ни о чем не спрашивал, не просил мать. Она поняла, почувствовала, как много пережил он за этот день, и ей стало больно.

— Прости меня, Андреас, прости меня, сыночек, сынонька миленький!.. Я никогда ни за кого не выйду замуж, никогда не оставлю тебя! Я любила твоего отца, а теперь только тебя одного люблю. И резчик никогда больше не придет к нам!..

Андреас задумался и молчал. Затем сказал тихо:

— Но он хороший человек…

— Но он больше не придет к нам, больше не станет тревожить тебя. И я, я не хочу, чтобы он приходил. Мне этого не хочется!..

Мальчик перевел дыхание. Мать оставила прялку, обняла его крепко, прижала к себе…

Теперь все прояснилось, и стало совсем легко и весело разговаривать. Мальчик описал матери прихожую и столовую — то, что он увидел в доме отца. Она вспомнила, что было при ней, и с любопытством, но спокойно, сравнивала. Мальчик почувствовал, что можно теперь говорить и о жене отца, об этой госпоже Амине, мать не обидится, не обеспокоится. Но он презрительно называл госпожу Амину «эта тетка». Однако подробно описал ее одежду и повадки. Мать слушала, спокойно улыбалась, и гордилась его наблюдательностью.

— И знаешь, что еще я там видел?

— Не знаю, — мать ласково улыбнулась ему.

— Но если я скажу, ты мне все равно ведь не поверишь!

— А ты скажи. Вдруг и поверю.

— Нет, не поверишь. Но я все равно скажу.

И он сказал. На лице матери выразилось непритворное изумление. Но она сдержалась и даже не воскликнула, что это не может быть правдой, что просто и не может быть такого. Она боялась показать свое недоверие, мальчик мог обидеться. Но ведь это не ложь и даже чувствуется, что он это не придумал, не вообразил. Он не играет, не фантазирует, он говорит правду. Но ведь не может быть!.. Нет, это, конечно, его богатое воображение…

— Да, это очень странно, — сказала мать.

— Но ты мне веришь? — мальчик поглядел испытующе.

— Стараюсь поверить, хотя мне очень трудно. Уж очень это странно. И ты лучше не говори, не рассказывай об этом никому.

— Я и сам не хочу говорить. Подумают, что я просто выдумщик, или еще того хуже — обманщик. Никому не буду говорить, только тебе сказал.

Он сидел на постели. Мать уже снова принялась за свою работу. Они засмеялись и стали дальше мило и доверительно беседовать.

Но вот уже и ночь.

Мать оставила прялку и встала со стула.

— Будем спать, Андреас?

И ему уже хотелось лечь, вытянуться в теплой постели, но как многие маленькие дети, он не любил сам этот момент, когда пора укладываться, и потому капризно протянул:

— Не-е!.. Еще рано…

Но мать понимала, что он противится лишь для виду.

— Пора, маленький, пора ложиться…