Наложница фараона

— Я не создательница противоестественных нелепостей! — отвечала она с яростной резкостью. — Не мною создано это губительное для человека стремление; и я полагаю это стремление лживым, притворным, ложным и ханжеским. И все мои жрецы и хвалители полагают и будут полагать так! И будут всяческими обидными суждениями и оскорбительными словами и смехом поносить и преследовать несчастных тех, коими владеет это стремление…

Андреас слушал ее открыто злобный голос и понимал, что она боится этого стремления в людях. Это ободрило его. Он сумел приподняться. Опирался на локти. Увидел свое тело, совсем голое, смуглое, только в одной набедренной повязке. И вдруг совсем безысходное отчаяние овладело им. Он понял, почувствовал, что он совсем в чужом месте, и сколько ему здесь предстоит мучиться, и не погибнет ли он здесь — на эти отчаянные вопросы нет ответа для него…

Она поднялась и молча ушла. Он остался лежать на жесткой постели, в убогом каком-то помещении, страдая от отчаяния, охватившего все его существо. Боль в висках и особенно в переносице сделалась какой-то постоянной, словно бы эта боль уже была неизбывной частицей его существа… Постель его была — колкий соломенный тюфяк на деревянной грубой кровати, подушки не было. Он повернулся лицом вниз и заплакал горестно… Господи, неужели не будет спасения?..

* * *

Андреас открыл глаза. После сна он чувствовал себя окрепшим. Тело снова сделалось сильным и легким, руки и ноги были готовы к движениям. Ему показалось, что и голова уже совсем не болит. Он приподнялся, оперся на локоть и рассмотрел помещение. Оно совсем небольшое оказалось, стены побелены и совсем пустое, ничего в нем не было, кроме постели Андреаса на какой-то грубо сделанной кровати. Окон тоже не было в этом помещении, но почему-то было светло, и даже какая-то яркость ощущалась. Андреас быстро понял, почему это. Свет шел снаружи в прямоугольное продольное отверстие, оно было — с обычную дверь, и дверь и заменяло. Андреас встал с постели. Он привычно протянул руку за одеждой. Но никакой одежды не было. Одна только набедренная повязка из такого плотного белого полотна. Эта повязка так и оставалась на нем, он и ночью в ней спал. Сейчас он немного ее поправил и подтянул. Затем решительно пошел наружу. Еще тлело в нем это ноющее ощущение безысходного отчаяния, но уже сложились и силы для терпения, и любопытство просыпалось.

Снаружи его в первый миг ослепили солнечная яркая жара и яркость древесной, растительной зелени. Он увидел, немного приглядевшись и привыкнув, сад перед собой. Растения, деревья были пышные и незнакомые ему. Только одни деревья Андреас знал из книг: высокие, с такими стройными стволами, с большими колышущимися на самой верхушке листьями; он знал, что это пальмы. На всех деревьях были плоды — округлые, продолговатые, большие, маленькие, по отдельности и гроздьями, и видно, что спелые, — желтые, красные, коричневые, тугие, твердые. Андреас понял, что земля здесь плодоносит легко. Он прошел немного и увидел за садом большой огород, весь в пучках низко стелющихся, больших, продолговатых и плотных зеленых листьев. Он прошел еще немного и обернулся к дому, откуда только что вышел. Дом был кирпичный, довольно большой. Андреас пошел вбок и увидел поодаль за домом пруд. Но Андреас спал ночью не в самом доме, а в маленькой пристройке. С другой стороны, почти напротив пруда, были какие-то строения. По своим воспоминаниям о деревне Андреас понял, что это амбар и хлев. Он подошел туда поближе. Ему вдруг захотелось к живым существам, пусть это будут всего лишь домашние животные, так даже лучше, ведь они проще. Ему хотелось увидеть простое живое существо, погладить корову, дать лошади сахар с ладони. Животные домашние вдруг показались ему хорошими, успокоительными для него существами.

Ближе к хлеву пахнуло теплом навозным и заслышалось, как животные переступают, громко дышат, сильно жуют… Он хотел было войти в хлев, но тут внезапно снова заныли слабо виски и переносица. От этого он мгновенно почувствовал тоску. Неужели теперь всегда будет эта ноющая боль? Он вдруг ощутил томительность солнечной яркой жары. Посмотрел вдруг на небо, оно было светлое, голубое. Андреас подумал, что ведь здесь еще совсем раннее утро, а днем, должно быть, станет жарче…

Андреас вернулся к дому, увидел каменную скамью и присел. Он все помнил, но воспоминания делались все более смутными. Все более смутно он помнил события своей прежней жизни. Ясно помнились только чувства и какие-то философические мысли этой его прежней жизни.

Вдруг сильно под ложечкой засосало, на мгновение схватило холодом виски, и перед глазами почернело. Сделался легкий страх потери сознания. Но тотчас же эта холодная чернота рассеялась, засосало под ложечкой. Это ему сильно захотелось есть.

Еще никогда в жизни ему не приходилось испытывать такое сильное чувство голода.