Наложница фараона

На этот раз первым проснулся мальчик. Открывший глаза Элеазар сразу увидел над собой его лицо. Теперь лицо это, словно бы озаренное веселым огоньком доброго озорства, уже не казалось, не воспринималось таким трагическим. Мальчик сидел, скрестив ноги, подперев щеку ладошкой, и немного подавшись вперед. Он с веселым любопытством разглядывал спящего взрослого, такого забавного во сне, так смешно всхрапывающего…

Увидев, что Элеазар проснулся, Андреас проворно вскочил на ноги, готовый быть послушным, исполнять повеления. Элеазар понял, что мальчик не изменил своего решения. Да и не мог изменить. Значит, теперь Элеазар должен был делать все, чтобы его маленький собеседник не догадался, какое решение было принято Элеазаром.

Взрослый спокойно поднялся и потянулся широко раскинутыми руками.

— Хорошо поспали… — Элеазар зевнул…

Они снова поели, запили черствые лепешки свежей водой. Элеазар спокойно сказал, что идет в город, переночует в еврейском квартале и утром продолжит путь. На этот раз он не говорил «мы», говорил «я». Андреас немного встревожился, но все же воспринял слова Элеазара не как запрещение, но скорее как желание дать Андреасу возможность самому принять решение. А, может быть, Элеазар так испытывает его? Может быть, это такое послушание, как в монастыре, когда надо покорно и радостно делать, и даже хотеть делать то, чего, казалось бы, и вовсе не хочется делать…

Андреас ничего не сказал и последовал за Элеазаром из Бамберга. Чем ближе они подходили к городским воротам, тем тревожнее было Андреасу. Так не хотелось, так не хотелось возвращаться. Вдруг совсем невтерпеж делалось и хотелось начать горячо просить Элеазара не идти в город, не идти; чтобы Андреас не возвращался… Но Андреас боялся противоречить этому человеку, ведь он мог так много дать Андреасу…

* * *

Елена вернулась к вечеру из мастерской; по пути домой, как обычно завернула на рынок, и купила разных припасов свежих. Но в комнате не было Андреаса. Она поставила тяжелую корзину на стол. Ей и в голову не приходило начать что-то готовить для себя. Сколько часов не было сына? Она чувствовала, что он не приходил с самого утра, не возвращался. Не так много времени прошло, но уже казалось, чувствовалось ею какое-то мертвящее запустение в комнате. Вечер наступил, стемнело. Но ей казалось, что в комнате потемнело не оттого что солнце заходит, а оттого что нет Андреаса. Оттого темнота запустения и дыхание страшное затхлости и мучительно тянущегося конца…

Она понимала ясно: это не было убегание из дома маленького мальчика, когда можно и необходимо бежать на поиски, искать, спасать, приводить обратно домой… Нет. Теперь это взрослый, выросший человек ушел из дома, от нее ушел. По своей собственной воле.

Она заплакала. Подошла к ведру с водой в углу на низкой скамье, ладонь мочила и прикладывала к своим плачущим глазам.

* * *

Элеазар и мальчик вошли в еврейский квартал. По улице мужчины шли в синагогу. Элеазар уверенно пошел следом. Андреас шел за ним. Все тревожнее делалось Андреасу. Но он не думал о матери, а только о том, что вдруг, вдруг придется вернуться насовсем, и снова жить в городе этом…

Элеазар не хотел отводить мальчика прямо к матери. В сущности, он опасался, что как-то так может случиться, повернуться, что его обвинят в чем-нибудь вроде попытки похищения христианского ребенка…

— Есть у твоего отца родные здесь?

От этого вопроса Андреасу сделалось почти страшно.

— Да, есть, только прошу вас!.. — голос мальчика сделался таким горячо-просительным.

Но Элеазар из Бамберга уже совсем твердо принял свое решение и не собирался его менять, и не собирался объяснять мальчику свое решение. И, как всякий взрослый, не стыдился обмануть ребенка, полагая, что это для блага ребенка.

— Оставь! — спокойно и ворчливо произнес Элеазар. — Я тебе ничего плохого не сделаю…

— Но прошу вас!.. Давайте не будем ночевать там, где они!.. — голосок сделался тонким.

— Не будем, не будем. Какие родные здесь у твоего отца? Ты их знаешь?

Андреас уже все понял. Понял взрослую ложь. Обидно и больно стало. Но не хотелось объясняться, спорить. Мальчик рванулся было, чтобы убежать. Но Элеазар крепко ухватил его за руку повыше локтя, проговорив резко:

— Э-э! Это ты брось!..

Пальцы у взрослого оказались цепкие и твердо-жесткие; такие, наверное, клещи бывают. Не вырваться. Тогда Андреас решил молчать. Он был оскорблен и молчал замкнуто и оскорбленно.

Но и взрослый больше не обращался к нему. Крепко держа мальчика за руку, Элеазар, поглядывая по сторонам, шел к синагоге.

— Андреас! — окликнули вдруг.

Мальчик дернулся. Взрослый крепче сжал его руку. Андреасу стало совсем досадно и оскорбительно это. Ведь это ему совсем чужой человек, и не смеет этот человек держать его руку и тащить его…

— Пустите! — оскорбленно выкрикнул Андреас. — Пустите меня!..