Наложница фараона

Когда Элиас Франк увидел в соборе работу своего единственного сына, услышал, как восхищаются громко этой работой, он тоже почувствовал гордость, но все что-то мешало, препятствовало этой гордости проявиться, развиться, и ему не было ясно — что…

Как раз около того времени в окрестностях города случилась эпидемия какой-то болезни, вроде заразной лихорадки. Город спасся лишь тем, что ворота какое-то время были закрыты и чужих пускали с большим разбором. Ощутился недостаток в съестных припасах.

— Мама, это голод? — спросил Андреас.

Но мать отвечала, что нет, это еще не голод, еще ведь есть мука, пусть и черная, чтобы печь хлеб, и вяленое мясо, и пиво. Но она все опасалась за мальчика, что он мало ест. А ведь это было как раз тогда, когда он только стал есть хорошо и охотно, а то ведь, когда он был поменьше, приходилось иной раз чуть ли не насильно кормить его. И вот теперь он хочет есть, а еды мало. Пошли было слухи, что в еврейском квартале припрятана мука. Но тут эпидемия вроде бы прекратилась, городские ворота открылись, и слухи затихли сами собой. Была ли припрятана мука в еврейском квартале, Андреас не знал. В доме его сестры, жены Михаэля, пекли хлеб из черной муки. Обычно служанка и подросток-слуга приносили обед в мастерскую. Однажды парнишка заболел, очень боялись, вдруг, той самой болезнью, она заразная, может пойти болезнь из еврейского квартала по городу, и ничего хорошего не выйдет из этого. Служанка носила обед по-прежнему, Маркус или Бэр помогали ей. Наконец поняли, что это, слава Богу, не та, другая болезнь, незаразная. До этого Михаэль боялся посылать Андреаса в свой дом, а теперь попросил его помочь служанке. Андреас пошел к сестре. Пока увязывали в узлы посуду с едой, он вдруг почувствовал, что очень сильно захотел есть. Прошел на кухню, увидел черные лепешки, и сунул, отломив несколько кусков, под рубашку, прижав к груди одной рукой. В свободную руку взял он тоже лепешку и прикусил. Тут вошла сестра. Ему сделалось неловко. Он опустил руку с лепешкой и не смел еще откусить. Сестра встревоженно спросила, что с ним, неужели он так голоден. Он с неловкостью отвечал, что не так уж. Она посмотрела, как он рукой прижимает к груди под рубашкой хлеб. Он проследил ее взгляд. Было так, будто она что-то обдумывала. Она быстро вышла из кухни и тотчас вернулась и принесла чистую легкую ткань подрубленную. С некоторым смущением она предложила Андреасу увязать хлеб в этот широкий платок. Он отвернулся, вынул хлеб из-под рубашки и положил на расстеленный платок. Затем отвернулся от платка и чуть отошел. Сестра увязала хлеб в узелок и подала Андреасу. Как раз были готовы узлы с обедом. Служанка взяла два узла, сестра велела взять Андреасу еще один. Ему сделалось неловко, что молодая женщина будет нести два узла, а он — один. Он хотел взять у нее еще узел. Она усмехнулась и слегка отдалилась. Он увидел ее усмешку и еще более смутился, потому что ему вдруг показалось, что все это похоже на любовную игру, как по воскресным и праздничным дням заигрывали друг с дружкой парни и девушки в тупике с качелями. Сестра тоже заметила усмешку служанки и посмотрела на нее строго, и это еще увеличило смущение Андреаса.

— Ты не слуга и не носильщик, — строго сказала ему сестра.

Он взял один большой узел и свой маленький узелок с хлебом и пошел следом за служанкой. Она шла молча и не огладывалась. Он боялся случайно нагнать ее и следил за своими шагами, чтобы держаться строго за ней и не оказаться случайно рядом. В мастерской он, конечно, выложил хлеб из маленького узелка на стол, чтобы все ели. Но уже на другой день понял, что сестра мужу рассказала этот случай с хлебом. Михаэль стал давать ему хлеба и другой еды больше, чем остальным. Сначала это смутило Андреаса, но он вскоре заметил, что все в мастерской принимают это как должное и стал охотно есть, ему и вправду хотелось много есть; наверное потому что он сильно рос и много работал. Кроме того, в еврейском квартале не ели ни ветчины, ни сала, ни свиной колбасы, на эти кушанья был наложен запрет вероучением; а мальчик привык дома именно этими лакомствами насыщаться, и потому в мастерской ему надо было есть больше, чтобы почувствовать себя сытым. И еще — когда он после вспоминал этот случай с хлебом — вроде бы все логично было, но все же в этом логичном и доброжелательном поведении сестры и ее мужа он ощущал какое-то странное заискивание… Или ему казалось?.. И было как-то странно похоже на то, как Михаэль когда-то держал себя с этим Дитером, покупателем серебряной уксусницы, наемником Гогенлоэ. Вот оказывается, Андреасу это запомнилось, ведь тогда он получил золотую монету — что-то вроде первого своего заработка. Но об этой монетеон очень редко вспоминал… И еще одно — он подумал, что у служанки не было этого странного и тревожного заискивания, и он был даже благодарен ей за это, хотя кое-чем иным она его и смутила. Но то, иное, ощущалось легким пустяком в сравнении с этим, странным и тягостным…