Наложница фараона

Поля страниц многих иудейских книг украшались красивыми сложными узорами, иные элементы этих узоров Андреас применял и в своей работе. В свитках Торы — Священного Писания — можно было для украшения ставить только — «тагин» — коронку над некоторыми буквами. Была и книга о тагине — «Сефер-ха-тагин», в ней рассказывалось, как надо вырисовывать эти коронки. Такие коронки Андреас стал вплетать в узоры на больших золотых серьгах — грушами — которые как раз вошли в моду в христианском городе. Но это свое нововведение Андреас держал в большой тайне от Михаэля и других мастеров из его мастерской, чтобы не обидеть их. На большом серебряном чеканном блюде для хлеба Андреас также сделал изображения, взятые из одной иудейской книги: по краю — замкнутая круглая рамка из переплетенных ромбов, и в каждом ромбе — гранатовый цветок; а в середине блюда — гранатовые деревца, увешанные плодами, и мимо этих деревьев гранатовых собаки гонятся за оленем, красивым, с ветвистыми рогами. Это блюдо, а также несколько пар серег тогдашней работы Андреаса сохранились до нашего времени. О них упоминает Штайншнайдер в своей работе, посвященной иудейским рукописным книгам в Германии. А его ученик и последователь Гольберг прямо связывает узоры на этих изделиях с именем Андреаса Франка…

Но вот Андреас напитается книжными словами, и уже ощутит усталость, легкое чувство пресыщения. Тогда он ложится на постель, заложив руки, согнутые в локтях, за голову. Теперь ему не хочется думать ни о высокой любви, ни о философии. Он улыбается и вдруг вспоминает, как видел возвращение сына второго Гогенлоэ с охоты. Юноша, почти мальчик, одетый в зеленое, ехал на ярко-белом коне статном, в голубом седле. Псари вели на поводках собак, вытянутых каких-то, охотничьих. Перекинув через седла, везли на конях убитых оленей, и рога концами касались земли… Однажды Андреас видел сокольничих; на больших рукавицах сидели охотничьи птицы и головы их были прикрыты колпачками… Андреас невольно начинал думать о том, как хорошо было бы вот так поохотиться, скакать на красивом коне… Но это дозволено одним лишь знатным… Андреас вздыхал, представляя себе все эти многочисленные ощущения, радостные для молодого здорового человека… Никогда он их не испытает… Но от охоты мысли переходили к другим живым существам… Ведь он по-прежнему, как в детстве, любил городских кошек, собак, птиц; кормил их… Да, эти существа нуждались в помощи, но были и люди, которые также в ней нуждались. Он вспомнил нищих у церквей. Периодически власти изгоняли их из города, но нищие появлялись вновь, те самые, которых изгнали, или уже другие. Многие из них были больны и показывали страшные гадкие язвы, чтобы вызвать жалость к себе. Андреас всегда подавал милостыню, стараясь никого не пропустить, и каждого оделить не только деньгами, но и напевным, серьезным, искренним своим обращением — «добрый человек»… И еще Андреас старался так раздавать подаяние, чтобы его приятели и другие люди, знавшие его, не видели, как он это делает. Он полагал, что добрые дела следует творить в большой тайне. Он искренне смущался и даже огорчался, когда его хвалили за милосердие. Но слишком многие знали его; слава его как прекрасного мастера все росла; стали говорить и о его доброте. Здесь одно утешало Андреаса, то, что мать слушала все эти похвалы ему и тихо радовалась… И если бы не эти траты на книги и на милостыню, Андреас уже давно смог бы заказать себе праздничную богатую одежду и красивые башмаки из дорогой прочной кожи. Но от этих трат на книги и на милостыню он ни за что не пожелал бы отказаться.

* * *

Впрочем, в характере Андреаса было с детства такое доброе озорство, он любил добрый смех и доброе же веселье; и однажды его даже обидели из-за этого.

В городе еще соблюдался обычай, согласно которому ночью в канун дней особо почитаемых святых молодежь устраивала танцы на кладбище и в церкви. Новый настоятель монастыря (тот самый, из-за которого Андреас теперь не мог читать книги в монастырской библиотеке) прочел в соборе проповедь и в этой проповеди сурово заклеймил подобное веселье. Но молодые люди, конечно, не были довольны этим запретом. Андреас несколько раз принимал участие в таких танцах. Он даже сделал себе и своему близкому приятелю Генриху деревянные палки с насаженными на них медными конскими головами. Такие палки, только с конскими головами более грубой работы, были и у других юношей. Удерживая такие палки между ногами, юноши изображали всадников. Они влетали с громкими возгласами в церковь и принимались танцевать и всячески беситься; размахивали деревянными мечами, играли в рыцарей и в охотников, пели песни и танцевали.

И на этот раз они не захотели отказаться от этой забавы. И были в их числе и Андреас и Генрих. Андреас сказал друзьям, что не находит ничего дурного и оскорбительного для церкви в подобном веселье.