Наложница огня и льда (СИ)

— Все в порядке, — заверила я нерешительно. Волосы намокли, хотя и не полностью, с подола текло ручейками, в туфлях ожидаемо хлюпала вода. — Мы просто… дурачились.

— С Беваном? — смотреть на меня мужчина избегал.

— Да, — я быстро оглядела себя. Лиф платья промок вместе с нижней сорочкой, и тонкая белая ткань липла к коже, обрисовывая грудь так четко, как если бы я надела что-то полупрозрачное. Без особого успеха я промокнула полотенцем лиф и, наклонившись, отжала подол. — Разве это запрещено?

— Нет, — голос спокоен, но я улавливаю уже привычно скрытые нотки недовольства, неодобрения. — Однако тебе следует быть осторожнее и осмотрительнее в обществе Бевана. Если честно, то я предпочел бы не видеть тебя в его компании столь часто.

— Разве Беван, как и я, здесь не для того, что развлекать наследницу? — сама не понимаю почему, но я вновь начинаю раздражаться.

— Именно. Ее императорское высочество, а не тебя, — Дрэйк скользнул по мне взглядом, желая убедиться, вероятно, что я вытерлась или хотя бы прикрылась полотенцем.

Я не прикрылась. А ткань все равно мокрая и полотенце тут не поможет.

Мужчина отвернулся резко, словно я вообще обнажена.

— Сторожишь ценное имущество Норда? — Беван, босиком, с мокрыми ботинками и носками в руках, приблизился к поднятому пологу шатра. — И попутно выговариваешь бедной девочке, почему ей нельзя играть с плохими мальчиками вроде меня?

— Держи свои игрушки подальше от Саи, — произнес вдруг Дрэйк негромко, с угрозой откровенной, не замаскированной уже показным спокойствием. — Еще раз застану за чем-то подобным и…

— И за чем плохим ты нас застал? — парировал Беван. — Полный берег свидетелей, включая пса наследницы. Без позволения Саи я ее не трогал и, если ты в приступе слепой ревности не заметил, у нас все было сугубо на добровольной основе.

Дрэйк снял пиджак, накинул мне на плечи, прикрывая просвечивающий нескромно лиф, и, смерив Бевана хмурым, предостерегающим взглядом, вышел. Я видела, как он остановился возле покрывала, где сидела Катаринна со свитой, как Хейзел повернулась к мужчине, улыбнулась очаровательно, что-то спросила, чуть склонив набок белокурую головку.

Я со злостью, царапающей, яростной, сбросила пиджак на ковер, заменявший в шатре пол, сняла туфли, оставившие темное пятно на коротком ворсе.

— Было довольно занимательно, — отметил Беван. — В следующий раз, полагаю, надо быть готовым защищаться не только словесно.

— Ты и это нарочно сделал? — догадалась я.

— Конечно, — подтвердил Беван как ни в чем не бывало.

— Ты сказал, в приступе ревности… Думаешь, он… ревнует? — я подозревала, что Нордан видит угрозу фактически в любом представителе мужского пола, кроме разве что Стюи да на удивление терпимо относится к Дрэйку, но чтобы сам Дрэйк ревновал?

— Сая, ну не считаешь же ты всерьез, что он печется о тебе исключительно как о собственности Норда? — Беван улыбнулся немного снисходительно, участливо.

Дрэйк опустился на покрывало рядом с графиней, слушая Хейзел внимательно, заинтересованно.

Я тоже ревновала. К неизвестной мне любовнице с навязчивыми цветочными духами, к погибшей давным-давно невесте, к Хейзел, кажущейся слишком красивой, слишком идеальной по сравнению со мной. И чувство это сжигало изнутри не хуже плотского желания, отравляло сердце и разум медленнодействующим ядом. Впервые в жизни мне захотелось использовать дар Серебряной не для высоких целей, не для тренировки, даже не для самозащиты и защиты тех, кто рядом, а для проказ мелочных, вредных. Подстроить графине гадость, добавить слабительного в еду, швырнуть в умело накрашенное личико горсть звездочек, зная прекрасно, что серьезного вреда они не причинят, но хоть помучают ее немного.

Мысли эти удивляли, однако совсем не пугали.

* * *

Пытка.

Медленная, мучительная, выворачивающая наизнанку.

Похоже, мужчины примкнули к пикнику сугубо ради развлечения отдельных дам, во всяком случае, Дрэйк либо беседовал о чем-то с Катаринной, либо Хейзел не отходила от него ни на шаг. И ревность разъедала едкой кислотой, заставляя стискивать зубы, сжимать кулаки, не позволяя вырваться боли и злости. Я твердила мысленно, что нельзя, недопустимо вести себя, словно жена вздорная, истеричная, что мы находимся в обществе императрицы и юной наследницы, что настоящая леди должна терпеть измены супруга молча, с достоинством. И Дрэйк мне не муж, не жених, не возлюбленный, чтобы я имела право на ревность, на скандалы, на обвинения. Один внутренний голосок шептал с надеждой, что если мой запах снова стал привлекателен для Дрэйка, то, возможно, как и в случае с Норданом, он желает только меня. Но другой возражал, напоминая, что Нордан прежде укусил меня, образовывая привязку, нас с Дрэйком же не притягивало ничего, кроме обострившегося нежданно-негаданно запаха.