Наложница огня и льда (СИ)

И тревоги юной наследницы не особенно отличались от тревог воспитанниц того же пансиона. И так же объединялись отсутствием выбора и невозможностью что-либо изменить.

Если только не вмешается извне чья-то прихоть, чужая воля, переворачивающая всю жизнь, разрушающая прежний мир.

Странная, слишком резкая смена темы. Почему вдруг Валерия заговорила о парках?

Глава 7

Привычное уже молчание в салоне, пока мы ехали обратно. Дрэйк сосредоточенно следил за дорогой, и я не отвлекала, размышляя о словах Валерии.

Рассказ о, вне всякого сомнения, первой любви, упоминание о парке. Мне слышался намек в этой странной беседе, попытка девушки поведать о том, о чем она не могла сказать напрямую. Но почему я? Судя по всему, наследница не знала о моем статусе, не знала, что я всего лишь рабыня, но, даже будь я свободна, чем я смогла бы помочь наследнице?

Когда автомобиль повернул на нашу улицу, я решилась все-таки спросить:

— Дрэйк, Ее императорское высочество упоминала, что… влюблена в некоего молодого человека.

— Эдуард, старший сын герцога Ройстона. — Мужчина неожиданно остановил экипаж возле ограды за два дома до нашего.

— О ее чувствах действительно всем известно?

— Разумеется. Однако сын герцога не самая подходящая партия для единственной наследницы империи. Они встречались несколько раз на балах, потом тайно в дворцовом парке. Октавиан узнал и запретил дочери поддерживать какие-либо отношения с Эдуардом. Валерия об этом с тобой разговаривала?

— Да.

— Она о чем-то тебя просила?

— Нет.

— Сая, что бы ни хотела от тебя Валерия, не думай об этом. Через два, самое большее через три дня ты уедешь из Эллораны.

Уеду? Так скоро?! Но куда?

— Уеду? — повторила я вслух слабым эхом.

— В одну из провинций на западе империи. На юге еще слишком неспокойно из-за присоединения новой территории.

Странно осознавать, что Феоссии фактически не существует, что ныне моя родина — лишь очередная новая территория Эллорийской империи. Очередной кусок сожженной, изуродованной земли, которой империя даже распорядится в полной мере не сумеет, через два-три года бросившись с головой в следующую «военную кампанию».

Возможно, и права Валерия. Замок из песка, красивый по-своему, но хрупкий, ненадежный. И однажды он исчезнет, смытый волной прибоя, не способный противостоять настоящей стихии.

— Тебя примут горничной в дом моих старых знакомых, — продолжил Дрэйк и каждое его слово, спокойное, взвешенное, казалось приговором. — У тебя будет своя комната, всему необходимому тебя научат. Возможно, со временем удастся что-то выяснить о твоей семье.

Я должна радоваться, плакать от счастья. Я стану свободной, уеду из столицы, у меня будет крыша над головой, работа. И со мной осталось сияние и милость Серебряной — разве можно желать большего? Я не смогу выйти замуж, однако я давно уже отказалась от мыслей о браке и детях.

Должна. Но не могу.

Я смотрела на мужчину рядом, закованного в броню строгого костюма, пыталась найти в себе хоть осколок счастья, облегчения от столь удачного стечения обстоятельств, но находила лишь горький осадок разочарования, обиды, непонятной и неуместной.

— Вы меня отсылаете? — прошептала я.

Мне повезло. Многим ли рабыням выпадает такой редкий шанс? Надо радоваться, истово благодарить, в ноги кланяясь за щедрый дар.

— Сая, ты не можешь оставаться в нашем доме и терпеть выходки Норда и дальше, — лицо Дрэйка непроницаемо. — Мы тоже не будем жить в Эллоране постоянно, рано или поздно нам придется уехать. И тебе будет лучше и безопаснее в спокойном тихом месте. Мои знакомые хорошие люди, они не станут задавать тебе лишних вопросов или попрекать.

— Дрэйк, я… благодарна, действительно благодарна вам за все, что вы для меня сделали… и делаете, но…

— И платить мне как-либо ты не должна и не обязана, тем более с учетом всего того, что… сотворил с тобой Норд.

— Дело не в плате, — возразила я.

— В чем же тогда? — мужчина посмотрел на меня вопросительно.

На мгновение я растерялась. Не знаю, как объяснить эти чувства, робкие, слабые, будто только-только проклюнувшиеся всходы. Как объяснить желание быть рядом, просто быть, не требуя ничего взамен. И нет слов, нужных, понятных. И смелости, чтобы произнести их вслух.

Безумный порыв. Но я последовала за ним, потянулась к Дрэйку, коснулась губами губ, твердых, напряженных. Секунда-другая, и порыв схлынул отливом. Я резко отстранилась, глядя на собственные колени под длинной черной юбкой.

Подбородок сжали теплые пальцы, поворачивая мое лицо обратно. Новое прикосновение к губам, заставившее потянуться опять навстречу, открыться, несмотря на ясный солнечный день, на людей, идущих по улице мимо автомобиля, на чужие взгляды.

Поцелуй жгучий, перченый. Настойчивый, но я не боюсь натиска пламени. Наоборот, мне страшно отступить, страшно оказаться одной в пустоте. Мужская рука обняла меня за талию, привлекая ближе, и я положила ладонь на плечо Дрэйку, даже сквозь слой плотной ткани ощущая жар тела.

Дрэйк отстранился неожиданно, отпустил меня. Я вжалась в спинку кресла, еще чувствуя след огня на своих губах и тончайший шлейф сандала и солнца.