Наложница огня и льда (СИ)

— Я… — забыла о разговоре за ужином. Подозрительные вопросы Дрэйка успели поблекнуть, стереться за радугой чувств, вспыхнувшей вечером и утром. И дело не только в физическом удовольствии. Я терялась, боялась незнакомых, ярких этих эмоций, хотя и понимала, что они — лишь следствие привязки. — Я вовсе не огорчилась. Ничего страшного.

— Но ты убежала из столовой.

— Просто… — я глубоко вздохнула, решаясь поведать правду. — На мгновение мне показалось, что вы… в чем-то меня подозреваете.

— Я ни в чем тебя не подозреваю, Сая, — мужчина посмотрел на меня пристально. — Но ты что-то скрываешь.

Не подозрение — утверждение.

— А кто нет? — парировала я немного нервно.

— Подмечено верно. Однако в свете новых обстоятельств ситуация кардинально поменялась. Ваша с Нордом привязка может привлечь ненужное тебе внимание и, не зная всех нюансов, мне будет труднее уберечь тебя от последствий этого внимания.

Нордан тоже говорил, что сможет меня защитить.

Почему оба вспомнили о защите? От чего? От кого?

— Дрэйк, моя… тайна не имеет отношения к храму. Даже если храм и вел какие-то дела с братством, едва ли о том было известно кому-то из послушниц.

— К чему же тогда имеет? — взгляд, ищущий, слишком пристальный, скользил по моему лицу, и мне оставалось лишь догадываться, сколько мелочей мужчина отмечал, какие выводы делал.

— Это связано с моими родителями. Неравный брак. Папа лорд, единственный наследник, надежда семьи, а мама — фактически сирота… бывшая жрица из храма в Сине, — полуправда. Серая, скучная. По прошествии лет, в чужой стране с куда более свободными нравами потеряла она прежний вес, остроту. — Известие о женитьбе моего папы на служительнице Серебряной богини вызвало большой скандал в высшем свете Феоссии. Бабушка, мать моего папы, требовала аннулировать брак, но моя мама уже была беременна мной и… Родители любят друг друга, и папа, естественно, отказался. Тогда бабушка отреклась от сына, переписала завещание в пользу дальнего родственника. Родители уехали в Тишшу, где родилась я. Несколько лет мы жили на заработки папы. Позже папа и бабушка помирились, хотя маму она так и не приняла по-настоящему.

И из Тишши мы не уехали. Как только позволили доходы, перебрались в тот уютный каменный домик, наняли прислугу — кухарку, камердинера, горничную. И работу папа не оставил вопреки предупреждениям и ворчанию бабушки. Работа была его страстью.

А для меня, несмышленой девочки, — забавной игрой. И я, подражая папе, могла часами переливать подкрашенную воду из одного флакончика в другой, смешивать, воображая, что тоже изобретаю нечто великое.

— И что же вынудило твою мать отдать дочь в храм?

— Что? — растерялась я.

— Ты говорила, что твоей матери пришлось отдать тебя в храм, — Дрэйк продолжал изучать пытливо мое лицо. — Тогда я предположил, что она поступила так под влиянием неблагоприятных обстоятельств. Однако теперь с твоих слов получается, что обстоятельства были не столь уж и неблагоприятны.

— Я не могла выйти замуж… То есть могла бы, но…

— Достаточный размер приданого позволяет на многое закрыть глаза, даже на происхождение.

Надо рассказать. Лиссет знает. И Нордан тоже. Хотя Нордан видел сияние, и мне волей-неволей пришлось поведать о даре. Я должна признаться и Дрэйку, я хочу, но слова застревали в горле, угловатые, с острыми краями.

— Что ж, не буду настаивать, — произнес наконец мужчина и повернулся, собираясь уйти.

Я схватила Дрэйка за руку в попытке задержать.

— Подождите, я… — мужчина посмотрел вопросительно и зародившееся было на языке признание вдруг обратилось пылью, сухой, горькой. — Я расскажу вам все, но… не сейчас. Сейчас я не готова. Немного позже, хорошо? Вы же не возражаете?

— Нет, конечно. Когда ты будешь готова, тогда и расскажешь, только, пожалуйста, не затягивай. Это может оказаться важнее, чем ты считаешь. До вечера, Сая. — Дрэйк улыбнулся, снял мою руку со своей, но отпустил не сразу. Несколько секунд держал мою ладонь, обволакивая теплом, глядя с неожиданной нежностью, тихой, затаенной, и от запаха сандала и лета кружилась голова. Затем разжал пальцы, отвернулся, направился к одноэтажным строениям, занимавшим правый край двора, под крышей которых стояли автомобили.

Кутаясь в шаль, я вернулась в особняк, поднялась в свою комнату. Оставалось надеяться, что Нордан ничего не видел, что ему не случилось выглянуть в выходящее во двор окно именно тогда, когда я прикоснулась к Дрэйку. Что Нордан не может определить по моему запаху, что я чувствую к другому мужчине. Я и сама едва могла разобраться в собственных ощущениях, неясных, переменчивых, словно весенняя погода.

От кого мужчины хотят меня защитить? Нордан сказал, от любого, кто осмелится забрать меня. Имел ли он в виду в целом или кого-то конкретно? Кому может не понравиться наша привязка настолько, что это будет представлять угрозу для меня?

Братству? Но почему? Только из-за того, что братство когда-то избавилось ото всех своих отмеченных ядом последователей? Но я всего лишь рабыня, игрушка для постельных утех. Не возлюбленная, не жена.

Не наложница.

«Моя женщина».