Нам бы день продержаться…

– На Горе нет, сидят тихо. А вот вокруг у линейки и за ней 3,14здец… Торопитесь, парни, – просит меня щекофон рации, и даже сквозь бездушные схемы и провода я слышу его надежду на то, что мы прорвемся. Зашибись. Птура у них точно нет. РПГ с «Чарли» они прихватили. Заряды разминирования тяжелые – хрен с собой потащишь, если надо быстро и скрытно. Остаются магнитные мины и противопехотные. На две группы это примерно двадцать штук, если по максимуму. А засада у них качественная может быть только одна. Да еще с тыла от Куша прикрыться надо по их наставлениям. Тогда имеем два минных поля, и скорее всего управляемых, и засаду. Точку засады мы знаем. Вероятные места расположения мин тоже знаем. Осталось посчитать свои снаряды к миномету. У меня их сто восемьдесят три штуки. И положить их надо так точно, чтоб ни одна сука живой из своей засадной ямки не выскочила. И так быстро, чтоб вторая группа не успела прийти на помощь первой. Придется мне кем-то жертвовать для разминирования.

Пока я соображаю, как мне не дать смерти забрать своего бойца на серпантине, к колоде, возле которой я стою, подходят мои богатыри, увешанные амуницией и боеприпасами. Они подходят, вопросительно смотрят на меня, обходят меня с Бойком и, как сговорившись, суют по очереди голову в колоду с водой. Отфыркиваются, стряхивают воду, сбрасывают ее капли руками со стриженых затылков и открытых лбов, охают, смеются и уходят. Аккуратно обходя нашу пару на погрузку. Во блин – новая традиция на заставе. На счастье, перед боевым – голову в колоду совать. Я ухмыляюсь этим предрассудкам и тоже, на всякий случай, чем черт не шутит, а ангел не брезгует, сую голову в колоду. Вода холодная, сонливость исчезает молниеносно. Согнувшись, чтоб жидкость не попала за шиворот, я сгоняю воду с головы на камень земли ладонями. Разгибаюсь и с удивлением обнаруживаю возле себя майора. Он сунуть свою бошку в колоду не может. Раны, перевязи бинта и броник не дают толком согнуть туловище в поясе. Он набирает воду руками и плещет себе на лицо.

– Товарищ майор, и вы туда же? – Майор недовольно зыркает на меня. Вытирается кепкой, надевает ее на голову.

– Я просто умылся на дорожку, – отвечает мне он, пожимая плечами.

– А, ну-ну, – киваю я, – по машинам?

– Да, ну, ни пуха ни пера.

– К черту. По машинам! – ору злобно я и начинаю материть окружающих в дрожи предбоевого мандража. Кроме меня никто сильно и не орет. Суеты нет, солдаты занимают свои места. Я обхожу каждую свою боевую машину. Считаю людей. Вроде все, пора ехать. Жму руку Грязнову, который провожает нас с дизелистом.

– Бондарь, за прапорщиком пригляди. Башкой мне за него отвечаешь, – говорю я, хлопая солдата по плечу.

– Есть, тащ лейтенант, – виновато отвечает он и оценивающе смотрит на старшего прапорщика, как будто проверяет, влезет Грязнов в помещение дизельки или нет. Последний хмыкает.

– Ну, с богом, Олег!

– Не, лучше с минометом, – шучу я и карабкаюсь по колесу в бортовую «мыльницу».

– Бойко, поехали. – Вовчик то ли Сашка бубнит о готовности в гарнитуру. БТР, стоящий в колонне первым, ревет движком и разгоняется на подъеме горки опорного пункта. «КамАЗ» ждет, когда броник перевалится за обратный скат и тоже с разгона выскакивает на ОППЗ, в тучу пыли, которую они подняли, врезается наша шишига, и мы материм водилу, вспоминая картошку. Майор начинает руководить колонной с головняка БТР. Проверяет связь с Кушаком и Грязновым. Сумерки рассвета медленно отступают перед машинами, рвущимися к подножию горы в том месте, где стоит разгромленная «Чарли». Мы можем позволить себе такую роскошь. Спутники не обманешь.

Но все же: «Господи, иже еси на небеси. Да святится имя твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси так и на земли. Хлеб наш насущный – дасть нам днесь. И прости нам долги наши, яко же и мы прощаем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ибо твое есть царствие, и сила, и слава во веки веков. Аминь!» – шепчет и трижды повторяет Виктор Иванович, бывший член КПСС с 1984 года, и малым крестом собранных в триединую щепоть пальцев правой руки трижды осеняет пыль, в которой скрылся наш караван. Бондарь смотрит на старшего прапорщика с пониманием. Тихо разворачивается и идет к помещению заставы. Там у него вся его амуниция разложена. А Грязнов по-любому заставит надеть и проверит. На Бога, как говорится, пограничник, надейся, а бронежилетом, боец, свою шкуру прикрывай. Грязнов поворачивается кругом и бежит на свой ЦБУ в комнату связи, откуда его уже зовет Иванов Серега, махая рукой в открытое окошко и прижимая другой рукой черный эбонит трубки «Сокола-М» к уху.