Нам идти дальше

По вечерам у Александры Михайловны, как и встарь, собирались интересные люди, революционно настроенные художники, писатели, музыканты. Засулич со слезами умоляла хозяйку позволить ей бывать у нее на вечерах. Но это было невозможно, и единственное, на что было дано разрешение Вере Ивановне, — это, не показываясь никому из гостей на глаза, стоять за дверью в соседней комнате и слушать оттуда, о чем говорят в столовой.

— Вдруг прибегает ко мне этот самый болгарин, — продолжала свой рассказ Александра Михайловна. — Смотрю, на нем лица нет. «Пусть Вера Ивановна, говорит, сегодня же уезжает. Я получил извещение, что полиция догадывается, в чем дело, паспорт был в прописке, взят на подозрение, и может последовать арест».

Потом Калмыкова перешла к описанию, как отъезжала из Петербурга Засулич. Вера Ивановна навзрыд плакала, когда Александра Михайловна приехала к ней на Пески и все рассказала.

«Ни за что не уеду из России! Я спрячусь где-нибудь в деревне и буду там жить».

Наивная! А в деревне-то что — нет урядника? Там ведь тоже потребуют на прописку паспорт.

Наконец до Веры Ивановны дошло, что положение безвыходное. Она стала суетиться, доставать и выбрасывать из комода вещи, раскрыла два чемоданчика.

«Вот что я придумала, — сказала ей Калмыкова. — Ехать тебе надо через Финляндию. Хозяйки сейчас нет, и хорошо, а прислуге скажем, что едем в гости к приятельнице в Павловск».

Вера Ивановна не соображала, что ей говорят. Калмыкова стала утешать ее: дескать, нет худа без добра, сейчас белые ночи, а ехать придется через Стокгольм, и можно будет по дороге любоваться чудесными видами. И удивительно — этот довод, невзирая на все волнение, дошел до Веры Ивановны и как-то даже ее успокоил.

— Вот и все, — заключила свой рассказ Калмыкова. — Взяли мы с ней вещи, поехали на Финляндский вокзал и там попрощались… Так-то, друзья. Если перенесете свое предприятие за границу, то вы с ней увидитесь. Она — за вас и очень будет рада помочь.

…Белые ночи, белые ночи…

В одну такую ночь уехал в далекий путь Потресов. Он выхлопотал себе заграничный паспорт «для лечения» и сейчас уже был в Германии — именно эту страну избрала «литературная группа» местом своей деятельности. Потресов должен был там договориться о печатании газеты. У него были связи с немецкими социал-демократами.

Укатил в Полтаву к месту своего постоянного жительства другой «путешественник» — Мартов. Впрочем, Владимир Ильич ждал его со дня на день снова в Пскове.

Шел май… В свежую зелень оделись деревья, было тепло, сухо.

Еще в марте Владимир Ильич написал своим родным в Москву: «…В Питере с приближением весны ходят, говорят, разные эпидемические болезни».

Ответ был — да, ходят болезни, и не только в Питере. Подразумевались аресты. Охранные отделения департамента полиции прямо-таки бешенствовали.

В апреле пришла горькая весть о массовых провалах на юге. За свою поездку в Москву Лалаянц заплатил дорогой ценой: он уже сидел за решеткой, а Екатеринославский комитет, тайная типография и сама редакция «Южного рабочего» были разгромлены…

А ведь Владимир Ильич предупреждал Лалаянца — будь осторожен, не показывайся лишним людям в. Москве на глаза. Лалаянц не послушал, куда-то заходил. Видимо, не утерпел, захотелось рассказать знакомым москвичам о том, как он вдруг обрел потерянный горизонт.

— Ну и дела! — говорил Мартов, снова появившись в Пскове на квартире Владимира Ильича в дождливый майский день.

Было трудно без смеха смотреть на него: приехал из Полтавы без шапки и летнего пальто, и дождь, конечно, порядком промочил его, пока он добрался сюда с вокзала. Взяв у Владимира Ильича полотенце, он вытер и обмотал, как чалмой, голову и, сидя так за столом, рассказывал:

— Разразился скандал, небывалый на нашем юге. — Как житель Полтавы Юлий Осипович называл теперь юг «нашим», впрочем, он и в самом деле завязал там некоторые связи в интересах будущей «Искры». — Ведь этот Лалаянц подцепил в Москве за собой «хвост». Ехал к себе на юг, сопровождаемый лучшими филерами из знаменитого «летучего отряда» зубатовской охранки. Не дураки, сразу почуяли, что дяденька едет «в технику». И в самом деле, перво-наперво бедняга заехал в Кременчуг и сразу навел филеров на след типографии «Южного рабочего». И пошло…

Владимир Ильич сказал, что о провалах на юге он знает, а то, что дополнил Мартов, лишний раз укрепляет его в решении, что среди таких сплошных провалов трудно ставить в России газету; надо перебираться за границу. Теперь ясно, что в Смоленске съезда не будет.

— Глядите, что мне удалось добыть!

Владимир Ильич, хитро щурясь, показал Мартову новенький заграничный паспорт.

Паспорт был самый подлинный. Местный полицмейстер выдал свидетельство, что «не имеет препятствий» к выезду Ульянова за границу, и, уплатив соответствующую пошлину, Владимир Ильич на другой же день получил в губернской канцелярии заграничный паспорт.

Мартов рассказал, что в Полтаве у него был обыск, неприятностей масса, а уезжать оттуда не хотелось.

— А вы думаете, хочется уезжать из России? — произнес Владимир Ильич, и в его голосе послышалась грусть.

10