Нам нет преград

И что странно — чуть ли не любая выходка или эффектная фраза Юрика могла бы послужить замечательным поводом для насмешек или (взять хотя бы гадкого утёнка) для обидных прозвищ, — но никто никогда над ним не смеялся, никто не дразнил его и не выдумывал кличек — даже Птицей Юрик назвал себя сам. Все просто опасались — ведь неизвестно, какую месть Юрик может выдумать и по безбашенности своей воплотить в жизнь.

Вот и теперь только малолетний гигант Лёша Кучин, простой, как три копейки мелочью, и не привыкший думать о последствиях, лениво пробасил:

— А ты что, Геракул что ли, или что?

Юрик воззрился на Лёшу в немом изумлении. Он никак не подозревал Кучина в знании древнегреческой мифологии. Однако тут же вспомнил, что Лёша только что закончил пятый класс, где изучается история Древнего мира, и очевидно, Геракл вместе с оракулом случайно засели в его не засорённом излишними знаниями мозгу. А может, Лёшу самого кто-нибудь называл Гераклом — благо, было за что.

— Нет, — прогнав изумление, ответил Юрик. — Я Давид. А ты Голиаф, — он щёлкнул гиганта по лбу со словами, — Если хочешь знать, что Давид сделал с Голиафом, почитай энциклопедию.

Лёша не знал, что такое энциклопедия, и разговор иссяк сам собой. Малолетний гигант стал Юрику неинтересен. Птица направился к вожатой и, скромно потупив взор, попросил:

— Елена Юрьевна, потрите мне спинку. Пожалуйста!

— А больше некого попросить?

— Совершенно некого! — развёл руками Птица. — Нас тринадцать человек, и я как раз тринадцатый.

Вожатая засмеялась и подтолкнула Птицу в душевую кабинку — с боковыми стенками, но без двери. Юрик встал в позу свежепойманного гангстера из американских боевиков — руки на стену, ноги на ширине плеч. Леночка стала тереть его спину мочалкой, не жалея сил — любому другому было бы больно, а Юрик только кряхтел от удовольствия.

Удовольствие это имело побочные последствия. Когда Юрик повернулся, предмет его мужской гордости имел весьма боевой вид, чем поверг вожатую в смущение.

— Нет, ты невыносим, — сказала она, продолжая смеяться. Потом склонилась к его уху и шепнула. — Холодная вода, говорят, помогает.

— Врут, — уверенно сказал Юрик, отобрал у Леночки мочалку и мыло и стал методично покрывать себя пеной.

* * *

Девочкам было проще — они все мылись голые, и Елена Юрьевна тоже. Дебоширили они во время купания почище мальчиков, оглушительно при этом визжа, чего юноши себе не позволяли. Леночка попыталась их усмирить, но не сумела даже перекричать, а потому спряталась от сего стихийного бедствия в одной из кабинок и стала нежиться под тугой струёй воды.

Через некоторое время к ней подошла Свечкина. Она стояла молча, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, пока вожатая не открыла глаза и не бросила на девочку вопросительный взгляд.

— Елена Юрьевна, скажите — а я очень некрасивая? — тихо, чтобы не услышали другие, спросила Нина, когда вожатая обратила на неё внимание.

На самом деле Свечкина была очень даже ничего. Рано созревшая акселератка с милым лицом, ладной фигуркой и не по годам развитой грудью. Но несмотря на это Нина всё ещё оставалась ребёнком, сохраняя детскую наивность и романтические представления о любви, а уже посещавшие её нескромные желания подавляла повышенной общественной активностью. И изо всех сил старалась казаться взрослой.

Но в этом её вопросе проявились сразу и детская наивность, и сомнения переходного возраста, и взрослое желание посмотреть на себя со стороны. И она ждала ответа, как решения своей судьбы.

— Ну что ты говоришь?! — ответила Леночка, глядя ей прямо в глаза. — Ты очень красивая. Кому-кому, а тебе нечего об этом беспокоиться. За тебя побеспокоилась природа.

— А почему тогда они смотрят на меня, как на… Как на… — девочка не смогла подобрать сравнения, но вожатая поняла, что Нина хотела сказать.

— А ты просто не будь такой строгой. Надо радоваться жизни, и тогда жизнь будет радовать тебя.

Свечкина ничего не сказала на это. Она долго молчала, словно что-то обдумывая, и наконец, решилась:

— Елена Юрьевна, а почему люди снятся друг другу?

«Ничего себе вопросики», — промелькнуло в голове у вожатой, а вслух она сказала:

— А он тебе тоже снится?

Нина кивнула и покраснела. Потом заговорила очень тихо и быстро, постоянно оглядываясь, не слышит ли кто:

— Я боюсь теперь, Елена Юрьевна. У него же мухи в голове. Он нарывается всё время. Учудит что-нибудь, и выгонят его из лагеря. А я что буду делать?

— А вот это ты брось. «Буревестник» ведь не вся жизнь. К тому же никто его пока из лагеря не выгоняет.

— Всё равно. Это стихийное бедствие какое-то. И угораздило же меня… — Нина резко оборвала себя и скрылась в другой кабинке.

«…в него влюбиться, — договорила Леночка про себя. — Стихийное бедствие — это точно. С ума сойти».

* * *