Нам нужна великая Россия (СИ)

Вслед за криком - или даже поверх него - раздалась пулеметная очередь. Сотни людей бежали разные стороны. Многие же так и плюхались на ступени Исаакия, покрытые стоптанным снегом. Они словно бы ожидали помощи, чуда от Бога, в которого, по их же собственным словам, верить - донельзя пошло. И чудо произошло. Мертвенный холод покорял их, заключал в свои цепкия объятия, и не отпускал. Но проходило мгновение, еще мгновение, и вдруг приходило понимание: живы. Еще живы! То не мертвенный холод в них проникал, а очень даже обычный, шедший от ступеней Исаакия. Кто-то после говорил, что перестал говорить о пошлости и об иллюминациях. Жаль, что таких были единицы.

Площадь со стороны набережной расчистилась, и можно было разглядеть мотор с пулеметным расчетом. Вокруг машины засели солдаты. Рядов десять-двенадцать, не больше.

Кутепов готов был поклясться, что это те самые бойцы, которых он едва ли не час назад отправился к градоначальству. И точно! Он признал командира роты пулеметчиков.

- Петр Аркадьевич, это верные престолу силы, - одобрительно сказал полковник.

Премьеру впору было радоваться, да как-то не получалось. Полурота...Да еще с пять рот пришедших от Синего моста солдат..Да пятнадцать пулеметов...Неужели это все, что сейчас противостоит революции? Дубасов, конечно, действовал примерно теми же силами, но..! Ведь это же столица! Восставшие буквально на пороге Зимнего, а у них...

- Петр Аркадьевич, сердечно рад Вас приветствовать! Позвольте засвидетельствовать свое глубокое удовлетворение Вашим назначением, - не отнимая прямой как лист металла руки от козырька, не говорил даже, выкрикивал командир полуроты. - Прапорщик Ходасевич Дмитрий Иванович!

Старавшийся показать себя заправским офицером, вышедшим живым из десятков сражений, Ходасевич тем самым выдавал в себе недавнего выпускника срочных офицерских курсов.

"Должно быть, из политехникума...или вовсе из реального училища, - нерадостно подумал Столыпин. - А других-то и нет".

Нет, другие были: раненые, переведенные с фронта на "отдых", а то и вовсе выдавленные боевыми товарищами из частей за леность, трусость или еще какой-нибудь порок, - все они командовали запасниками. Острая нехватка офицерских кадров давала о себе знать, на фронте гибли десятки боевых, толковых людей, и на смену им требовались такие же. А потому в гарнизоны, пусть даже столичные, направлялось "охвостье", те, кто остался в конце очереди на распределение. Многие из них почитали за благо такое назначение, и их очень редко видели в солдатских казармах, где люди спали в три, а порой - у самых сноровистых интендантов - в четыре "этажа". Скученность, безделье, отсутствие твердой командирской руки, левые газеты и "доброхоты" из народа, без особого труда находившие дорогу в часть, - все это делало из запасников "революционный элемент" в считанные месяцы, а то и недели. И если на фронте их кое-как еще приводили в порядок, то здесь, под боком у вечно и безнаказанно критиковавшей власть Думы привести их к порядку было невозможно.

А потому душа премьера хоть и была черней грозовой тучи, а все же в ней теплилась надежда: если остались верными такие вот прапорщики - есть надежда на победу! Жаль только, что...А впрочем, к черту! Даже нет, не так: к гоголовескому чорту все эти волнения!

- Благодарю Вас, прапорщик, - Столыпин кивнул.

На лице его расцвела, хоть и не без труда, добродушная улыбка. Последовало крепкое рукопожатие. Теплое душевно, но не телесно: руки командира полуроты буквально окоченели.

- Ваше Высокоблагородие, разрешите доложить! - безусый, сияющий как империал Ходасевич развернулся разом, всем корпусом, да еще прищелкнул каблуками. Вышло этого у него, прямо сажем, гадко, деланно, но Кутепова порадовало даже это старание походить на кадрового офицера. Жаль только, что это стремление к сходству внешнему, формальному. - Прибыли к зданию градоначальства, но генерал Хабалов приказал ждать. Отогреться солдаты так и не смогли. Как видите, масло для кожухов с грехом пополам, но нашли. Последовал приказ двигаться сюда.

Неожиданно полковник почувствовал, что завидует прапорщику, причем не "белой", а самой что ни на есть "черной завистью". Этот вчерашний выпускник офицерских курсов был в нормальном мундире! То есть таком, что сшит из установленной ткани. А им, фронтовикам, приходилось довольствоваться любой тканью защитного цвета, и командование давным-давно закрыло глаза на "неуставной" материал. Уж лучше такой, чем никакой. И сапоги, сапоги! Кутепов донашивал свои последние сапоги, черти как добытые еще четыре месяца назад, и чувствовал ступнями всякий неровный камень брусчатки...И холод, проклятый холод. Почти как окопный. Почти - но, к счастью, не такой же...Окопный - он такой же, как и могильный: и траншея, и могила-то в хладной землице, почти на той же глубине...

Налетевший ветер отогнал недобрые мысли. Надолго ли?