Нам нужна великая Россия (СИ)

- Благодарю за службу! - кивнул Кутепов и обратился к Столыпину: - Петр Аркадьевич. Я сгоню весь сброд к Неве в этом районе. Для Вас же и всех членов Государственного совета, служащих министерств путь к градоначальству свободен. С Вами пойдет рота стрелков. Малая Морская...

Александр Павлович снова повернулся к прапорщику:

- Малая Морская ведь в наших руках? - Кутепов едва-едва мог подавить звуки волнения в голосе.

Ему казалось...Нет, он был уверен, что город медленно, но верно переходит в руки восставших. Уж если на ступенях Исаакия восставшие! У самого Зимнего!.. Господи, неужто настает последний час империи? Нет, такого быть не может, просто трудный день. Очень трудный. Но они победят, во что бы то ни стало!

Кутепов поежился, но так и не сумел отогнать холод, что забрался в самое его сердце.

- Благодарю, - Столыпин порывисто, тепло пожал руку Кутепову. Холодную как лед. Или как...

Премьер почел за лучшее не продолжать сравнения.

- Господа, господа, мы идем к зданию градоначальства! - и Петр Аркадьевич наконец-то улучил минуту, что осмотреть свой собственный "отряд".

Их стало много, много меньше: хватило только одного-единственного взгляда. Столыпин хоть и нахмурился, но винить бежавших не стал. Может быть, кто-то из их родственников жил неподалеку, или он предпочли спасать свои семьи. Да и что, собственно, они могли сделать? Разве что раздать чиновникам винтовки, пистолеты, и такой вот отряд "ополчения двадцатого числа" выставить на охрану Зимнего дворца. А что! Гвардия! И даже в мундирах! Виц-мундирах.

Подле Столыпина незаметно возник измочаленный волнением и страхом за жизнь Крыжановский. И все-таки в умных глазах его еще теплилась надежда на лучший исход. Ему, чиновнику в летах, памятны были события пятого и шестого годов. Тогда не требовалось даже из присутственного места выходить: динамит или какая-то иная химическая дрянь сама влетала в твой кабинет. А уж на улице!.. Пролетела бричка - и городовые лежат с простреленными головами, а генерал-губернатор истекает кровью, осев на спинку кареты. И, конечно, Большая забастовка, баррикады...Все было...Но тогда Крыжановсий мог похвастаться не столь большим числом лет и куда как менее представительным видом.

Теперь же...Крыжановский был слишком стар для таких вот походов, да, честно говоря, не слишком стар он и не был-то никогда.

Но - Столыпин требовал. А это что-то, да значило. Тем более Петра Аркадьевича назначили диктатором, и ему, кто знает, что-то светило? А потому в высшей степени представительный (более всего - щеками), в мундире члена Государственного Совета с небрежно накинутой поверх шубой, Крыжановский мог дать фору в скорости любому из молодых чиновников.

- Сергей Ефимович, когда это Вы успели надеть виц-мундир? - шутливо обратился к запыхавшемуся Крыжановскому Столыпин. - Нет, после седьмого года я знал, что Вы можете много что сделать с потрясающей скоростью, но полагал, что этакую прыть Вы проявляете только в отношении законов... Ан нет!

- Петр Аркадьевич! - всплеснул руками Крыжановский. - Помилуйте! Ведь как на парад идем! Перед всею столицей показываемся! Грешно не успеть в мундир-то облачиться!

Внезапно - в единое мгновение - выражение лица его сделалось совершенно отрешенным. Он словно бы устремился мыслями в заоблачные дали.

- А может, и похоронят в нем...Избавлю близких от хлопот...А впрочем... - Крыжановский отмахнулся.

Все последующее время Столыпин шел в полнейшем молчании. Поминутно к нему приближался то один служащий, то другой, стремясь засвидетельствовать участие и всемерную поддержку премьеру...Петр Аркадьевич только лишь кивал и отделывался дежурными фразами: несколько таких всемерно поддерживающих скрылись в проулках, стоило только отойти на чертову дюжину от Исаакиевской площади.

В былое время пройти от Исаакиевской до Гороховой - три минуты, много, четыре. Но двигались они впятеро дольше, как показалось Столыпина. И вот наконец-то - поворот на Адмиралтейский проспект. Там, впереди, белел снег на черных ветвях-обрубках. Адмиралтейская игла казалась унылой, даже мерзкой коричневой (не золотой!).

Вокруг крайнего здания справа сновали туда-сюда солдаты, сбивались в кучи городовые и "люди двадцатого числа", верные зову долга и тем самым доказавшие, что прозвище это - символ чести, а не позорная кличка.

И тут сзади, из-за поворота на Малую Морскую, раздались выстрелы.

Крыжановский, едва их заслышав, упал на землю около фонарного столба, надеясь тем самым уберечься. В глазах его вставал образ Барка, оседавшего на землю, бледнеющего лицом и алеющего мундиром...Сергей Ефимович, творец самых смелых законов времен революции, был донельзя труслив.