Оттуда раздались выстрелы, многократно усиленные эхом. Еще выстрел. Еще. Все стихло. Из дверей помахал старший унтер.
- Заходим! Заходим! Бережемся крыши! - припадая к земле, бойцы побежали в казармы.
Две цепи перекрыли улицу, прижимаясь к стенам домов. Выдвинули пулемет. Наводчик отер пот со лба, посматривая на крыши. Вдруг покажется кто из восставших?
По пути в казармы бойцы сняли красное полотнище, повешенное над самыми воротами кузницы. Его втоптали в кучу снега, перемешанного с грязью. Прошло всего несколько минут, и полотнище скрылось где-то в этой куче. Оттуда же торчало трехцветный флаг, - его сбросили уже давно, когда происходил штурм казарм.
- Патроны беречь! Патроны беречь! - это уже Столыпин выкрикнул.
Долгое время было тихо.
- Надо пойти, проверить, осмотреться, - порывался было Столыпин, но его остановил Глобачев:
- Еще будет время. Вдруг там...
Раздался глухой звук взрыва.
- Гранта взорвали, гады! - в сердцах воскликнул Глобачев. - Только бы наши не пострадали!
Вслед за этим раздались звуки пальбы. В здание зашло еще до полуроты бойцов. Ожил пулемет: дали очередь по крыше напротив казарм. Едва заговорив, "максим" замолк. То ли срезали цель, то ли поняли, что никого там и не было, то ли еще чего.
- Ушли, гады, - буркнул наводчик. Может, оправдывал трату патронов, становившихся с каждым мгновением все ценнее.
Потом снова распространилась тишина. В здание вошло еще несколько десятков человек.
- Ну вот, кажется, и все...
Изнутри раздались возгласы. Бойцы, занявшие позиции вокруг дверей, прислушались, напряглись. Прошло несколько тягостных минут. Послышались шаги множества ног. Бойцы изготовились к бою.
- Свои! Свои! - донесся голос из кузницы. - Не стреляйте!
Показались стрелки, вошедшие незадолго до того внутрь. Вместе с ними шли...
- Так это же бойцы, что по Шпалерной шли. Унтеров узнаю, - вот тут хорошо сработала память Глобачева. - И вправду наши. Вот и встретились.
Старший унтер, возглавивший группу бойцов, вышедших из здания, быстро отыскал взглядом Столыпина и направился для доклада. Стоило ему сделать четвертый шаг и замереть, как грохнул выстрел.
Унтер покачнулся. Потянулся рукой к левому плечу, упал на колени. И уткнулся лицом в снег.
Проснулся "максим", раздались винтовочные выстрелы. Бойцы "работали" по крыше, откуда и стреляли по унтеру (либо же Столыпину, кто его знает).
Сам Петр Аркадьевич пристально высматривал хоть малейшее движение на крыше. И вот, удача!
- Там, там! - воскликнул он, тыкая рукой.
Вскоре дали пулеметную очередь. На землю с крыши повалилось тело, распластавшись на снегу. Вокруг начала растекаться багровая лужа.
Столыпин услышал хрип со стороны умирающего унтера. Склонился над ним, пытаясь остановить кровь.
- Бесполезно, - хрипло произнес унтер. - Конюшни...Наши...Надо...занять... Казармы.
Это были его последние слова. Петр Аркадьевич снял фуражку и перекрестился.
- Вот так вот, - тихо произнес он, но через мгновение уже начал громко раздавать команды: - Продвигаемся! Оборону по улице держим! Занимаем казармы! - и добавил для Глобачева. - Двигаемся внутрь! Нужно знать, что происходит!
Казармы представляли масштабный комплекс зданий, соединенный многочисленными переходами и двориками. То здесь, то там попадались следы огня и выстрелов. Во многих местах находили трупы: солдаты, офицеры, студенты, рабочие, много кто. Видно было, что за казармы шли бои, перешедшие затем в грабеж.
Оружейные комнаты оказались практически разграблены. Столыпин как раз проходил мимо, когда взвод стрелков выносил оттуда нетронутые запасы.
- Небогато, - к этой фразе сводились все разговоры бойцов из взвода.
Столыпин был полностью согласен с этим. Несколько десятков ящиков с патронами, с полсотни винтовок, один пулемет. Пара-тройка ящиков гранат. Хватило бы, максимум, на десять минут уличного боя.
Поминутно раздавались одиночные выстрелы, изредка переходившие в перестрелку. В такие моменты Столыпин прижимался к стен, ожидая, что из-за очередного поворота покажутся восставшие. Но время шло, и выстрелы отдалялись. Вскоре они вовсе прекратились.
Зато все чаще в коридорах показывались стрелки. Они приветствовали Столыпина, докладывали о ходе сражения, справлялись о приказах.
- Наступать. Надо проверить комнаты, очистить от противника, выдавить его, затем занять позиции у окон, выходящих на улицу.
- Есть! - и бойцы шли дальше.
Наконец, после звуков особо ожесточенной перестрелки, Столыпин зашел в здание манежа. Здесь разгром чувствовался более всего. У разбитого окна валялось два трупа, - и Столыпин не мог скрыть радости, поняв, что это не кавалергарды.
Оттащив трупы в сторону, бойцы заняли позиции у окна, стараясь особо не высовываться.
- Петр Аркадьевич! - окликнул бывшего премьера Глобачев, когда понял, что Столыпин движется прямо к окну.
- Я должен, должен его увидеть, - бросил через плечо Столыпин и переступил труп.
Столыпин выглянул в окно - и сердце его замерло. Виднелись черные силуэты деревьев, покрытых снегом. Вдалеке угадывалась громада Таврического дворца.