— Вы знаете, товарищ полковник, меня хорошо, это вы сделали из Синицына человека, дали ему путевку в жизнь. Так вот… Поручили мне, как опытному оперработнику, дело Вовости. Это матерый вор, три кражи нам залепил, а, может, и более. Сидел в тюрьме. Рецидивист, одним словом. Байдалов, которого, между прочим, выдвинул Рогов, не посчитавшись с вашим приказом о моем назначении, так вот Байдалов отобрал у меня это дело. Его я почти закончил и передал полковнику Рогову. Там все готово, передавай в суд и отмечай, что преступление раскрыто. Да не одно, а несколько. А Рогов, чтобы сразу выдвинуть в ряды лучших своего приемыша, передал дело Вовости ему. Дескать, проверь, как справился Синицын. Это ж подрыв авторитета!.. И этот вояка, как его… Тимонин… сегодня после обеда — вы только представьте! — повез Вовостю на прогулку на комиссаровой «Волге»! Я сам ни разу на ней не ездил, а тут преступника катают с таким шиком. Ну так вот. Я стал ждать. «Волга» вернулась пустая. Жду. Часа через два появляются Тимонин и Вовостя. Идут в обнимку, как друзья, не иначе из ресторана. На трамвайной остановке Тимонин сует преступнику деньги и говорит: «Беги!» Тот, конечно, сразу на трамвай… Все, смылся! Теперь ищи-свищи его…
Брюханов подскочил на стуле:
— Отпустил, говоришь?!
— На все четыре стороны. И денег на дорогу дал.
Начальник отдела кадров забегал по кабинету.
— Так, так… — злорадно протянул он, остановившись перед тяжело отдувавшимся Синицыным. — Вот оно, своеволие… Ладно, мы примем кардинальные меры. Надо придать этому факту политическую оценку… — Брюханов взмахнул кулаком, словно рубанул саблей. — Надо одернуть зарвавшихся… Вы, капитан Синичкин…
— Синицын, — поправил тот.
— Да, да, Синичкин, — не слушая его, продолжал вошедший в раж полковник, — вы поступили по-партийному, принципиально и правильно, рассказав об этом мне. Вы молодец, я так считаю. Кто-нибудь еще знает?
— Я первому рассказал вам.
— Молодец, — опять похвалил Брюханов. — И не говорите никому. Я сейчас пройду к комиссару. Если он не согласится с моей оценкой, пойду в обком. Нельзя зарываться, я так считаю… У вас все?
— Да… то есть… — замялся Синицын. — Мне хотелось узнать… все-таки двадцать лет безупречной службы…
— Вы — о медали?
— Так точно.
— Будет, — заверил Брюханов. — Вы достойны, я так считаю. Я подписал наградной лист. Вот только комиссар утвердит и точка.
— Спасибо, — заулыбался Синицын и, кивая головой, попятился к двери.
Глава 32
Подлость
В коридоре, у дверей своего кабинета, Тимонин увидел сержанта Гаврюшкина.
— Здорово, однополчанин! — весело поздоровался Борис, пожимая руку Степану. — Где ты пропадал, что я тебя не видел?
— Служба, — нехотя ответил сержант. — Да и вы все где-нибудь мотаетесь.
Открывая дверь, Тимонин оглянулся, остановил свой взгляд на хмуром лице сержанта.
— А ты почему такой скучный? — спросил он, пропуская Степана вперед. — Уж не отчитала ли тебя опять та зловредная старушка, помнишь?
— Какая?
— Что ругала тебя, когда мы сидели в Лермонтовском сквере, в первый день нашей встречи.
— А-а… — на лице Степана появилась мягкая улыбка. — Так за дело ж… Ей можно, она — моя родная бабушка, мать моего отца. Шумливая, ну просто сладу нет, но добрая… Я ведь один у нее…
— Вот оно что! — удивился Тимонин, усмехаясь. — А я-то думал посторонняя. Теперь понятно. Боевая бабуся. Значит, она из-за любви к тебе хотела огреть тебя палкой?
— Выходит так, — ответил Степан, переминаясь с ноги на ногу.
— Да ты садись, — пригласил Тимонин, снимая с себя пиджак и вешая его на спинку стула. Он остался в белой рубашке, принялся засучивать рукава. Гаврюшкин молча наблюдал за ним.
— А все-таки гражданское вам не идет, товарищ старший лейтенант, — заметил он. — В военной форме лучше, солиднее как-то.
— Это с непривычки так кажется. Зато легко и свободно, не надо затягиваться ремнями. — Тимонин достал дело Вовости, раскрыл, стал листать.
— Я вам не помешал?
— Нет, что ты! Я очень рад. А это дело, Степан, я уже закончил. — Борис потряс папкой в воздухе. — Не знаю, верно ли…
Тут он заметил, что из папки высунулся белый листок. В этом месте Борис раскрыл дело, увидел неподшитую бумажку с какими-то записями, сделанными рукой Синицына. Всего несколько слов. Он прочитал вслух:
— «Петр Мослюк, шофер автобазы, Кирова, 34, серая „Победа“, тридцать первого дома нет».
Степан приподнялся:
— Вы уже все знаете?
— Ты о чем? — не понял Тимонин.
— О Мослюке. А я пришел вам сообщить…
— Давай выкладывай, — нетерпеливо перебил Борис.
— Я слышал, что на Сунженском хребте, где убит Никита, нашли стружки от красного карандаша…
— Ну-ну!
— Коробку новых цветных карандашей, но без красного, я видел у того малыша в матроске — помните? — что в сквере прятал в кусты свой мяч. Я узнал, где он живет. Адрес — вот этот: Кирова, 34. Фамилия малыша — Мослюк, а мать его зовут Зинаидой.
— А где отец?
— Никто не знает, куда он уехал, даже жена. Дома его нет как раз с тридцать первого мая.