Нам с тобой нельзя

Это гребанный ад, чертов ад, в котором я горю в подвешенном вниз головой состоянии. Я чувствую эти раны, агонизирующие от каждого вздоха.

Атмосфера накаляется до предела, но я не двигаюсь, всматриваясь в Надю, которая уже беззвучно плачет и размазывает слезы по бледным щекам, обескровленным. Она оборачивается, все еще двигаясь к дому. Ее глаза прожигают во мне дыру. Женщина все хватается за обвивающие ее руки и беззвучно что-то шепчет.

Это всегда больно: смотреть на ее страдания, понимать, что ты в очередной раз становишься причиной лавины отчаяния, что обрушивается на маленькую девочку. Для меня она навсегда останется таковой. Сколько бы лет ни прошло.

Рашидов тянет меня на себя, когда я спрашиваю:

—Ты думаешь, я сам себя не урою, если с ней что-то случится?

—Вот только кому легче станет от этого, а? — крик Арслана глушит. Никому не станет легче.

Мор всех созывает в доме, бегло раскладывает все по полкам в то время, как упертая Надя сидит в обнимку с Аишей в самом углу на кресле и внимает каждому слову, что так или иначе связано с дочерью. Племянница Арслана без конца во всем винит себя, только в реальности за последствия должен отвечать я.

Ход дела прост: подняли на уши всех, даже тех, с кем были натянутые отношения. Подключают связи, бывших друзей, друзей друзей, и даже незнакомцев.

Темный раздает указания и спустя долгих три часа, когда Надю и Аишу практически силой уводят в спальню, сдабривая успокоительными, а люди расходятся для выполнения определенных задач, в огромном зале за бокалом виски остаемся мы с Арсланом наедине.

—Я знал, что все эти кончится, — насупившись мужчина наливает в стакан коньяк. Он бесконечно смотрит в телефон.

—Ты о чем?

—Я о тебе и Свете. Только слепой не заметил бы. А проверку мою ты не прошел...—Рашидов откидывается на кресле после нескольких жадных глотков пойла и смотрится на меня подозрительно нейтрально.

—Какую?

Мои мозги плавно превращаются в кисель. Это хреново.

—Когда я о женитьбе заливал. Тебя выдали эмоции, — мужчина складывает руки замком, продолжая меня изучать.

—Переговорщик из меня так себе. Но ты тоже хорош, нашел чем проверять.

—Это моя дочь, я должен быть уверен в ее спутнике жизни, но сейчас ты проебался, Макарский.

Между нами повисает молчание, которое впору рубать топором. Внимательный взгляд теперь уже вряд ли друга проходится по мне сканером, выискивая малейшие детали.

Мужчина упирает указательные пальцы в подбородок.

—Если ты думаешь, что я в восторге, то нет. Ничуть. Но смотришь ты на нее так, как мне бы хотелось, чтобы муж моей дочери смотрел на нее. И в тебе я отдаленно вижу себя, только более безбашеную версию. Однако ты должен сделать максимум для того, чтобы Света никаким боком не касалась твоей теневой жизни. И научись не рубить с плеча. Ты ведь понимаешь, почему с нами это проихсодит?

—Ты бы поступил ровно так же.

—Почему я не трогаю жен и детей, Мак?

—Потому что тронули твоих родственников.

—Всех разом, и я прочувствовал это на своей шкуре в десятикратком размере. Вот почему я даже врагу не пожелал бы этого ада. Так что...учись. С другой стороны лучше, что на своих ошибках учишься. Чужие шишки, очевидно же, что не болят, — Рашидов прикрывает веки и тяжело выдыхает.

—За это тебя уважают.

Темный хмурится и кивает.

—Ты не знал, что она будет в машине? Вернее, не проверял и не думал? — он распахивает глаза и впивается в меня внимательным и колким взглядом.

Мой кивок. Честный ответ. Не знал.

—Ход дела это не меняет.

Когда раздается настойчивая трель мобильника, я все еще размышляю обо всем сразу, но льющийся голос словно бритвой по телу проходится и возвращает меня на землю.

Эта тварь говорит, много и муторно, но я его скрипящий голос узнаю из тысячи. А затем еще один. Родной. Моя девочка. Такого облегчения, как в тот момент, я не испытывал никогда. Живая. Все остальное можно пережить. Я соглашусь на любые условия, поеду, куда нужно, за нее отдам и свою, и чужую жизнь, но для своей девочки я выгрызу лучшее, чего бы мне это ни стоило.

Она не поддается на провокации, не сдается, но и не геройствует. В этот момент хочется уметь двигаться сквозь пространство и время. Ее взгляд горячий, хоть в нем и бесконечная боль, смешанная с толикой страха. Но храбрится. Воробушек.

—Я согласен, — мой взгляд вперяется в экран мобильника Арслана, на котором видно заплаканную и изможденную Свету. Губы синие и кровят, на левой щеке огромный синяк, и только при виде этой картины хочется выблевать свои полумертвые внутренности, стянутые узлом.

Моя кровь отбойным молотком пульсирует в виске, туманя зрение, а руки Рашидова дрожат. Его рука не дрогнула бы никогда, а сейчас дрожит, как у зависимого наркомана. Он стал бледнее стены.

—Ублюдок, я найду тебя и заставлю вопить от боли. Ты будешь подыхать медленно, очень медленно, и будешь просить, чтобы я даровал тебе смерть, но я не буду милосерден, — раскрасневшееся лицо мужчины пылает

Вот только абонент давно отключен, а Рашидов продолжает изрыгать проклятия. Я молча встаю со своего места и обхожу стол, за которым сидит Темный, и встаю у окна.