Нам с тобой нельзя

Упрек в спину бьет похлеще биты по голове. Очевидно, что он не смог бы не заметить моего ухода, как бы я ни старался.

—Ну а это моя женщина. И я сам поеду разберусь со всем.

Рашидов кривится и смотрит на меня с каплей подозрения, махает своим людям.

—Идиот, ты сам туда не пойдешь, — звучит безапелляционно. —Он послал тебе инфу?! Говори, мать твою!

Бегло бросаю взгляд на часы. У меня внутренности словно на костре разжигаются с каждой минутой промедления.

—Она там из-за меня, понимаешь? — чеку срывает, я кричу, всматриваясь в лицо Темного. Он стоит и тяжело дышит. Грудная клетка ходуном.

—А еще я понимаю, что как только ты туда сам зайдешь, тебя уберут, ты меня слышишь вообще?! — Рашидов хватает меня грудки, толкая то к себе, то от себя. Мы оба сейчас не контролируем себя

—Мне плевать, Раш, — выговариваю все как на духу.

Я знаю, что он скажет, он всегда продумывает на несколько шагов вперед, чертов стратег, но я не могу уже продумывать что-то, мне хочется взять и разнести к чертовой матери всех и вся.

—Надо все продумать, так нельзя, хотя бы не один. Надо стянуть туда людей, — хрипло выдает мне то, о чем и без него уже знал. —Ты опять действуешь на эмоциях, пойми и прими тот факт, что так нельзя. Пока твои эмоции будут руководить твоими поступками, никакой каши не сваришь. Ты думаешь, у меня крышу не рвет от того, что единственная дочь в руках ублюдков? И что там с ней могу сделать все, что угодно? Но я вместо импульсивных действий, начинаю думать, как сделать все по уму. Это не с возрастом пришло, а с семьей, когда я, нахрен, понял, что мне есть что терять, и когда за это все я готов был сдохнуть. Так что собери себя до кучи и делай, что я тебе говорю!

Херня это все пресная. Пока мы тут, время уходит, мать вашу, сквозь пальцы, как ни пытайся его ухватить.

—И тогда он просто подорвет ее вместе со всеми в радиусе пятидесяти метров. Ты этого хочешь? Нет. Моя доля уйдет на ту половину, о которой он говорит. Вопрос решен, — вырываюсь из захвата и жадно глотаю воздух. Мне на себя давно плевать, страх умер много лет назад, но возродился сейчас, когда опасности подверглась моя девочка. Как практически добитый зверь из последних сил поднялся и скулит.

Глаза Рашидова загораются недобрым огнем.

—Никто не пострадает. Я все продумал, — звучит решительно. Я читаю в глазах то, что когда-то предшествовало великому кровопролитию сразу после гибели его родных. Намечается резня.   —Либо вместе идем, либо ты остаешься здесь один, утирать сопли бабам. Не вздумай проверять на прочность мои обещания.

Старый волчара не шутит. Мы бьемся взглядами, и никто не проигрывает в схватке. Сцепив зубы, выплевываю:

—Черт с тобой.

Охрана приносит сумку, доверха набитую купюрами. Это все пустышки, план Темного примитивный до ужаса, от того и прекрасный. Я просто зайду в здание, пока наши не окружат то, чем бы это ни было, а дальше действуем по ситуации, как только Света окажется в безопасности, они на свой страх и риск зайдут внутрь. Меня могут и не убить сразу, не должны, я ведь много чего знаю, да и плюс ко всему, это всяко лучше, чем просто ждать Мора, который так и не выходит на связь. А со мной, судя по всему, очень захотят поговорить в самых извращенных формах.

До места назначения добираюсь в кратчайшие сроки, эта сука прямо в поселке Рашидова обосновалась, где меньше всего искать будут, да, умно, тут однозначно нечего сказать. Наши пешком расползаются по территории. Въезжаю в снесенные до меня ворота и оказываюсь на пустыре, где в отдалении стоит заброшенное строение бывшего завода, как мне кажется, хотя черт его знает.

Нервы накаливаются, я понимаю, что скорее всего это билет в один конец. Но рисковать Светой не хочу и не буду, да и варить свои кишки дальше бессмысленно.

—Оружие? — спрашивают меня у входа, на вид хлюпики. И это все?

—Нет.

Меня толкают в спину, предусмотрительно проверив перед этим на наличие оружия. Тюфяки. Я оказываюсь в огромном помещении, забитым людьми с оружием, прямо по центру Евстахов, явно довольный собой и своим превосходством в данной ситуации.

Вся реальность сужается до одного человека, мой взгляд моментально выхватывает Свету, привязанную к стулу. Избитую, изможденную и бледную, как сама смерть.

—Я пришел, вот он я. Девочку отпусти,— каких сил мне стоит выдавить из себя эти слова, и просто не кинуться на смертника, чтобы собственноручно удушить, не передать словами.

Даже дышать не могу, каждый вздох как прокат по битому стеклу оголенными ступнями. Ее боль диссонирует в пространстве и ударяется о меня с немыслимой силой, ломая кости изнутри. Она смотрит на меня и одновременно сквозь, словно не понимает и не осознает реальность, болезненную и до боли противную.

Евстахов кидает мне в ответ что-то. Бестолковая вещь говорить с тупым отморозком, так что меня оттаскивает в размышления.