Нам здесь не место

— Пожалуйста, не стреляйте! — присоединяется Чико. — Пожалуйста, помогите!

— Идем, — говорит Пульга и хватает Чико. — Валим отсюда!

— Всем поднять руки! Уходите с поднятыми руками!

— Сеньор, пожалуйста, — умоляет Чико.

— Мне жаль, но у меня тут не шелтер. И мне все равно, кто вы такие. Вы должны уйти. Немедленно!

— Но сеньор, рог favor… пожалуйста… — плачет Чико. — Не нужно пускать нас в дом, мы поспим снаружи, в вашем патио… пожалуйста!

— Убирайтесь отсюда. Я не могу вам помочь. Там дальше по дороге кладбище, где ночуют мигранты, идите туда.

— Рего, sefior, рог favor… Сэр, пожалуйста… — молит Чико полным отчаяния голосом.

Мужчина взводит курок:

— Пацан, я тебя предупредил.

— Идем! — кричит Пульга. — Давай же! Из-за тебя нас застрелят!

Он отступает на шаг и одной рукой тащит за собой Чико; его вторая рука по-прежнему поднята. Но Чико ухватился за ограду, как потерпевший кораблекрушение за спасательный круг.

— Я серьезно, Чико! — снова кричит Пульга, изо всех сил стараясь оттащить его от забора.

— Не надо! Чико крепко держится за ограду. — Я не хочу ночевать на кладбище! Пожалуйста!

Он крупнее и сильнее Пульги, и никакие слова не могут заставить его уйти.

— Я сказал, проваливайте! — орет человек.

— Пошли, Чикито, — шепчу я. — Хватит тебе, мы же все вместе, понимаешь? Обещаю, все будет в порядке. Я о тебе позабочусь, — ласково обещаю я ему. — Пожалуйста. Давай!

Он все еще плачет, но в конце концов кивает и отпускает ограду.

— Кладбище там, минутах в десяти ходьбы, — бросает мужчина, показывая направление обрезом. — Увидите надгробия. Больше я ничем не могу вам помочь. И не возвращайтесь сюда.

Мы идем обратно, прочь от дома. Через несколько минут яркий прожектор гаснет, и нас снова окутывает ночь.

Плач Чико нарушает тишину.

— Все нормально, — шепчет Пульга; в его голосе слышится раздражение и сочувствие одновременно.

Я прижимаюсь к Чико как можно крепче, чтобы ему не было так страшно. Он дрожит всем телом.

— Я хочу домой, — говорит Чико. — У нас ничего не выйдет. У меня ничего не выйдет.

— Выйдет, — заявляет Пульга. — Вон, смотрите! Кажется, это кладбище.

— Думаешь, мне от этого легче? Я боюсь muertos, мертвецов, — сообщает Чико.

— Они — добрые духи, Чикито. Они нам помогают, — объясняю я ему, различая впереди темные очертания надгробий и склепов.

— Плохие тоже бывают, — говорит он, и я вспоминаю истории, которые рассказывала мама. Считается, что духи могут злиться на живых и строить им всякие козни. Ночью они бродят по улицам и кладбищам, поджидая людей.

— У нас нет выбора, — произносит Пульга.

Чико со свистом втягивает воздух, но он знает, что Пульга прав, — повернуть назад теперь невозможно.

Мы медленно идем к кладбищу, и чем ближе подходим к первым захоронениям, тем громче становится стрекотание сверчков. Я стараюсь открыть глаза как можно шире, чтобы лучше видеть и засечь любое движение. Осторожно продвигаясь вперед, мы стараемся не издавать никаких звуков и решаем не слишком углубляться на территорию кладбища.

У меня такое чувство, будто за нами наблюдают. Я напрягаю зрение, высматривая, нет ли тут кого-нибудь еще, и мне кажется, что я различаю на земле какие-то фигуры. И вроде бы слышу шепотки, витающие в неподвижном ночном воздухе. Но я не уверена и не знаю, кому они принадлежат. Может, таким же, как мы? Или тем, кто рад поохотиться на таких, как мы?

— Сюда, — шепчу я ребятам, ныряя за надгробие. — Давайте остановимся тут.

— Хорошо, — быстро соглашается Пульга.

Чико пыхтит, но теперь уже не плачет. Он старается держаться поближе ко мне, и даже когда мы уже устроились, хватается за меня и прижимается всем телом.

Я сразу вспоминаю об оставленном младенце, и от этого перехватывает дыхание. Мои груди начинает покалывать, словно от слабого разряда тока. Я щупаю тугую повязку, проверяя, не промокла ли она. Но молока просочилось совсем немного, ничего страшного.

Клянусь, я слышу, как бьется сердце, и не знаю, чье оно — мое, Чико или этого младенца. Тоскливое чувство охватывает меня, на глазах выступают слезы, но я быстро вытираю их. Я не стану оплакивать то, чего никогда не хотела и что не могу полюбить.

Мы лежим на бетонной плите, и я смотрю в небо, гадая, придет ли моя защитница бруха, если я ее позову. Вытащит ли она нас отсюда и перенесет ли к границе, если я очень сильно пожелаю этого. Я гляжу в небо, выискивая ее среди звезд. Их так много, и они так прекрасны, что от этого захватывает дух.

Слышно, как Чико делает короткие поверхностные вдохи, стараясь опять не расплакаться.

— Смотри на звезды, Чикито, — шепчу я. — Смотри на звезды, слушай сверчков и не пускай никаких других мыслей. Я не буду спать, и ты сможешь отдохнуть, — говорю я ему.

Я беру его за руку, он сжимает мою ладонь и смотрит вверх.

До моего слуха доносится шуршание в траве, и я говорю себе, что это всего лишь насекомые и грызуны. Я стараюсь не думать о Рэе, который, словно таракан, способен пролезть в любую щель, невзирая на двери и замки.