Нам здесь не место

«Ты никогда больше не увидишь этой комнаты», — напоминает сердце.

«Никогда больше не увидишь маму».

«Пожалуйста, пожалуйста, тише», — прошу я его. Мне не требуются напоминания о том, что я всегда знал, но никогда не хотел признавать.

«Не смей, не смей. Не смей, не смей», — выстукивает сердце, но разум напоминает, что, оставшись, я погибну или стану таким, как Рэй.

Рюкзаки у меня в руках. Мне нужно всего лишь выбросить их в окно.

Это наш единственный шанс.

Поэтому я так и поступаю — выбрасываю рюкзаки в окно. Потом перекидываю ногу через подоконник и выбираюсь из единственного дома, который у меня когда-либо был. Я слышу, как тяжело дышит Чико, когда мы с ним бежим к нашим велосипедам, и в сознании немедленно возникают образы таящихся в темноте личностей, которые наблюдают за нами. Я думаю о Рэе, как тот сидит в какой-нибудь подсобке и велит одному из своих парней просто пристрелить нас, если мы переступим черту.

Я жду, что меня найдет пуля. Или нож. Жду быстрого движения у горла и горячей боли, а тем временем мы прыгаем на велосипеды и едем так быстро, как только можем.

Мы мчим по улицам нашего баррио, мимо нескольких баров с толпящейся перед дверьми публикой, где ревет музыка. То и дело нам встречаются автомобили, и я боюсь, что в одном из них может оказаться кто-то из людей Рэя, что он заметит нас и станет преследовать. Каждый раз, когда мы приближаемся к машине, я кручу педали быстрее. А потом прислушиваюсь — вдруг она неожиданно остановится, развернется, мотор взревет и за нами начнется погоня. Но этого не происходит.

Впереди появляются яркие зелено-белые огни автостанции «Литегуа», и вот мы уже прислоняем велосипеды к стене здания. Я молюсь, чтобы они все еще были здесь завтра утром, когда мама наверняка придет сюда нас искать, надеясь, что мы соврали и не сбежали.

Здание автостанции закрыто, поэтому ждать автобус, который увезет нас из Пуэрто-Барриоса в Гватемала-Сити, приходится прямо на улице, где мы можем стать легкой добычей.

Мы с Чико прибыли сюда первыми. Сейчас темно, и я весь вспотел от страха и еще потому, что так долго и быстро крутил педали.

Прибывают еще люди, и все окидывают друг друга быстрыми цепкими взглядами.

Мы сидим в стороне от остальных на бетонном покрытии, стараясь остаться незамеченными, а еще лучше — слиться со стеной, которая у нас за спинами. Тут-то я и замечаю, что на Чико голубая рубашка с американским орлом — та самая, которая разве что не светится.

— Ты зачем надел эту рубашку? — тихо спрашиваю я его.

Чико смотрит на меня как на придурка:

— Чтобы повезло. Она же счастливая.

Он улыбается своей дурацкой улыбкой. Я смотрю на него, гадая, неужели он и вправду не помнит, что эта рубашка была на нем вдень, когда убили дона Фелисио. Почему он не сжег ее вместе с остальной одеждой? Как ему вообще могло прийти в голову, что она приносит удачу? Это ему-то, мальчишке, которому не повезло ни разу в жизни с тех самых пор, как была перерезана пуповина, соединявшая его с матерью.

Я уже собираюсь сказать ему, чтобы он переоделся во что-нибудь другое, но передумываю: не стоит забивать ему голову ерундой. Если Чико приспичило верить в счастливую рубашку, пусть верит, я не стану его этого лишать.

— Ясно, — говорю я. — На счастье.

— Думаешь, Крошка передумала? — неожиданно спрашивает он.

— Не знаю, — отвечаю я. Мне бы этого не хотелось, поэтому я продолжаю высматривать нашу кузину.

Подъезжает пикап, из которого выходят трое взрослых. Первым появляется большой парень, и я чувствую, как сжимается мое сердце. Но потом я вижу двух пожилых женщин, выбирающихся с заднего сиденья. На запястье одной из них золотые браслеты, и я понимаю, что она из Штатов. Это ясно даже по тому, как она сидит. Местных, которые здесь больше не живут, ни с кем не спутаешь.

Перед автостанцией собирается все больше народу с рюкзаками и чемоданами. В ожидании автобуса люди негромко переговариваются, озираются по сторонам. Я вглядываюсь в темноту, выискивая Крошку, но вместо нее замечаю какого-то парня. Я моргаю, стараясь сфокусировать зрение и понять, не выдает ли сложение или походка вновь прибывшего Рэя или Нестора.

На парне большая, объемистая куртка. Бейсболка со сдвинутым на лицо козырьком. Джинсы. Старые кроссовки. Рюкзак за спиной. Он бросает на нас быстрый взгляд и, прибавив шагу, движется в нашем направлении. Я наблюдаю за ним, ожидая, что за угол сейчас завернет машина Нестора и припаркуется там, чтобы дождаться этого парня. Он сделает то, за чем явился, бросится к автомобилю, запрыгнет в него и умчится, а мы с Чико останемся истекать кровью посреди улицы.

Я представляю себе свою смерть. Я всегда так делаю. Парень преодолевает разделяющее нас расстояние так быстро, будто со временем что-то случилось, и я вскакиваю на ноги как раз в тот миг, когда он приближается к Чико.

Лицо друга искажается от страха, он издает странный звук, похожий на собачий скулеж, и его тело напрягается в ожидании пули или удара ножа.

— Пульга, Пульга, расслабься, — говорит парень.