Улан покосился на своего друга и понял, что того и впрямь ни в коей мере не смутило ни требование денег, ни названная крестоносцем сумма. Скорее… раззадорило — вон какой азартной злостью сверкают глаза, хоть сейчас в бой. Значит, уже знает, как станет выкручиваться. И не просто знает — уверен в победе.
— Главное теперь — не забывай считать в уме мою цифирь, — бросил через плечо Петр.
— Какую еще цифирь?! — удивился Улан.
— Услышишь! — рявкнул Сангре и… весело подмигнув слегка озадаченному такой фамильярностью фра Луису, поинтересовался у него:
— Ты что ли такую идейку этому прыщу плюгавому подкинул, а? Чего молчишь, дервиш пузатый? Или ты, имам недорезанный? — перевел он взгляд на фра Пруденте. — Ну ничего, как сказано в книге притч, нечестивый уловляется грехами уст своих, но праведник выйдет из беды, — саркастически ухмыльнувшись, он повернулся в сторону фон Хагена. — А теперь, дядя, лови своими ушами моих слов и будешь-таки иметь, что послушать! Но для начала пара общих критических замечаний. Судя по крепости истекаемого от тебя аромата, каковой скоро можно не только обонять, но и осязать, у тебя нет денег даже на новые носки, а ты пытаешься мне впарить, что ежедневно сервировал им стол так пышно, словно вместе с ними хавал сам Ротшильд на пару с китайской императрицей. Ну да господь с твоими изысканными обедами, хотя Хлестаков про супы прямиком из Парижа загинал куда красивше. Но хотелось бы прояснить за иное. Судя по стоимости выделенных для бывших пленников саней, полозья у них золотые, подковы у коней тоже, а прибиты они к конским копытам серебряными гвоздиками. Неясно другое: где бриллианты с сапфирами и рубинами на лошадиных хомутах, равно как и шитая золотом нарядная бархатная одежа самих пленников?
Выслушав перевод толмача, крестоносец было дернулся, сделал шаг вперед и даже успел что-то возмущенно произнести, но Петр властно протянул в его сторону руку, останавливая:
— Ша, шлимазл! Твое слово кукарекать, шакал ты нещипаный, теперь наступит нескоро, ибо базарю я, а тебе лучше прикрыть хавальник. То, что мною говорилось ранее, было так, для затравки, не более, а вот теперь ахтунг, ахтунг. Я всегда знал, что долбаная Европа готова удавиться за медный пятак, но до сегодняшнего дня наивно полагал, что ее рыцари — исключение из правила, ибо народ благородный. Но оказывается, Плюшкин в сравнении с вами мот и транжира. Что ж, господа гобсеки, мы согласны играть по вашим правилам и готовы немедленно заплатить эти гривны, но вначале посчитаем еще кое-что.
Петр сделал многозначительную паузу, переводя дыхание, и плотоядно облизнулся, предвкушая грядущее наслаждение. Набрав в рот побольше воздуха, приступил:
— Итак, не далее как поутру два ваших собрата, вынужденно гостившие у нас, с аппетитом сожрали дабл-щи с кукурузой, фугу в собственной чешуе, седло горной козы в ананасовом соусе и помидорный фреш. И тут главное даже не цена самих овощей и рыбы, но стоимость их доставки с Берега Моржового Хрена или Хренового Моржа, точно не помню. Вчера они лопали за обе щеки пиццу по-мадагаскарски, жареный пупок акулы и лакомились на десерт пингвиньим крылышком и сладким авокадо. Позавчера они схрямали волосатую ножку некой седой обезьяны, проживающей в заброшенном бараке под Гонолулу, что на Гавайях. Утомлять подробным перечнем всего съеденного ими не стану, но замечу, что один лишь вай-фай в собственном соку стоит не менее десяти золотых флоринов, а его с берегов Лимпопо доставляли регулярно каждую неделю. И за каждую копченую флешку я тоже золотом платил. Поняли, уроды?
Яцко несколько путался в сложных наименованиях продуктов, не говоря про местности, откуда они якобы привезены, но все, что касалось цен, переводил четко и уверенно.
— И всего с вас причитается за их пропитание шестьсот пятьдесят две гривны с четвертью, — звонко чеканил он по-немецки. — И это еще мой благородный господин не назвал стоимость…
«Персил автомат» паренек, правда, произнести правильно не сумел, но зато вложил столько презрения в перевод текста, посвященного стирке вонючей одежды и чулок крестоносцев, что восхитился бы и Станиславский.