Нам здесь жить

– Не хотел говорить, – вздохнул он, аккуратно обтирая Улана. – Ох, не хотел. Ну куда на тебя мешок с такими новостями вываливать? Они и для здорового как фейсом об тейбл или ломом по хребту, а ты вон, весь поранетый. Но с другой стороны деваться некуда, надо. Ты ж, с такими непонятками столкнувшись, уже к вечеру повязки бы с себя срывал, орал матерно и требовал, чтоб тебя из дурки выпустили. Вот я и решил на упреждение сработать… Извини, старина.

– Ничего, – вздохнул Улан и легонько похлопал исхудавшей ладонью по руке друга. – Ты правильно сделал. А что еще слышал из… ну-у… местных новостей?

Сангре сокрушенно развел руками.

– Народ темный, так что про остальные княжества у меня информации ноль. Разве про козни какого-то Юрия Даниловича рассказали. Это московский князь, но его в этом году хан Золотой орды в Великие Владимирские воспроизвел, причем по блату, поскольку свою родную сестричку за него замуж выдал. Да и то знают о нем, поскольку у него с местным тверским большие разборки идут, но через почему, они понятия не имеют, – он невесело усмехнулся и подвел итог. – Словом, мы с тобой в четырнадцатом веке, старина. Если совсем точно, то ныне месяц ноябрь лета шесть тысяч восемьсот двадцать пятого от сотворения мира. – Улан нахмурился, морща лоб, но Петр остановил его. – Да не трудись с подсчетами, я их уже проделал. От рождества Христова получается тысяча триста семнадцатый год.

– Все равно… не верю.

– Ну-у, время у тебя, пока лежишь, имеется, вот и попробуй на досуге подыскать другое объяснение, – предложил Сангре. – У меня-то основной источник знаний – художественная литература, да и то не сказать чтоб в огромном количестве, а ты, помнится, перед тем, как историю России в Академии сдавать, всерьез учебники штудировал. Кстати, а откуда взялся этот московский князь Юрий Данилович и где Иван Калита? – поинтересовался он.

– Юрий – старший брат Ивана. Негодяй отпетый, клейма негде ставить, а Калита… Он придет к власти после смерти Юрия, – рассеянно пояснил Улан.

– Понятно, – кивнул Петр и устало махнул рукой. – Ладно, об остальном попозжей перетолкуем, скажем, через недельку, когда совсем оклемаешься, а пока лежи, выздоравливай, а я побежал.

– Далеко?

– Надо идти Горыне в кузне помогать. У него завтра профессиональный праздник – Кузьмы и Демьяна, то бишь его покровителей, по нашему День кузнеца получается, а работы срочной куча и нужно успеть ее всю за сегодня переделать. А ты думай, старина, крепко думай…

Едва за Петром закрылась дверь, Улан закрыл глаза, но обмозговать приключившееся с ними не получалось. Рассудок и логика вкупе со здравым смыслом упрямо отторгали произошедшее, не желая примириться с ним.

Неожиданно в памяти всплыло карточное предсказание. Странно, но сбылось оно в точности. И забвенье прошлого, и перемена жизни, да еще какая крутая перемена. Вот и не верь после этого в гадания. Правда, Петр говорил что-то о приятной поездке или отпуске в очаровательном месте вкупе с весельем, но это можно отнести на счет своеобразного карточного юмора.

Когда он наконец заснул, ему тоже приснились карты. Грозные крестовые шестерки в белых плащах азартно атаковали кучку червонных фигурок, в отдалении два вальта в черных одеяниях выкручивали руки ослепительно красивой даме треф, с мольбой взиравшей на Улана, а издали, стоя на пригорке, на него исподлобья сурово глядел пиковый король…

Глава 5. Мозговой штурм или Бизнес-план по-русски

Всю последующую неделю друзья размышляли и прикидывали, как им быть дальше, но – по настоянию Улана – строго по отдельности. Сам он, поднявшийся через пару дней с постели, вообще практически целыми днями молчал. Ковыляя потихоньку по деревне, он присматривался к окружающему его миру, новому и непривычному, порой удивляясь его необычности.

Но не любуясь, поскольку нечем. Может, кто-то из любителей патриархальной старины и нашел бы кое-что, милое его сердцу. К примеру, простоту нравов – дверей в домах никто не запирал. Или, скажем, безусловное подчинение старшему, именуемому большаком. Он в каждой избе был свой, но имелся и еще один, общий для всей деревни – староста дед Липень, бодрый и крепкий старик, то и дело хитровато жмурившийся при разговоре.

Но Улану в первую очередь бросалось в глаза иное: скопище серых невзрачных строений, которые он про себя назвал во время самой первой прогулки избушками на курьих ножках, грубая обстановка внутри каждой с минимумом мебели, и царящая повсюду непроглядная, с его точки зрения, нищета.