Нам, живущим

— Это хорошо. То есть, конечно, это была бы честь и привилегия для меня, но есть ведь твоя карьера и что до меня… Слушай, Ди, как я могу быть отцом?

— Почему нет, Перри?

— Ты знаешь. Это не мое тело.

— Думаю, твое, Перри. Возможно, мы все выясним.

— Предположим, ты просыпаешься как-то утром, а меня в этом теле уже нет. Что, если Гордон вернется?

Диана сомкнула вокруг него руки.

— Не думаю, что такое произойдет, Перри. Не спрашивай меня почему, я этого не знаю. Но все равно уверена. Ты спрашивал про детей. Дети уже не являются финансовым обременением, как это было в твои дни. Собственного счета ребенка вполне достаточно, чтобы поддерживать его — появившегося на свет человека. Ребенок может жить со своими родителями, если таково общее желание, а может расти в центре развития. Если родители расходятся, ребенок может остаться с тем, с кем захочет.

— Звучит совершенно бессердечно.

— Все совсем не так. В большинстве случаев дети проводят большую часть своих ранних лет с одним родителем или с обоими. Обычно родители настаивают на том, чтобы ребенок провел хотя бы год или два в центре развития, чтобы быть уверенными, что он приспособлен к обычаям общества. Вот возьми для примера меня. Я жила с каждым из родителей по очереди практически все время, пока мне не исполнилось восемнадцать, за исключением тех двух лет с четырнадцати до шестнадцати, что провела в центре развития.

— Ты сказала по очереди. Твои родители уже не в браке?

— Напротив. Но они не домоседы, а работа большую часть времени не позволяет им жить вместе. Вот тебе еще пример — мой сводный брат Фарион. Он сын очень талантливой актрисы, которая до безумия влюбилась в папу и хотела от него ребенка. Но они никогда не вступали в брак. Фарион рос почти все время в центре развития, потому что ему его родители не нравились. Он был очень серьезным мальчиком, и оба они казались ему слишком легкомысленными. Или вот моя сводная сестра Сюзан; дочь мамы от другого великого хирурга. Не думаю, что они вообще были влюблены в том смысле, как ты это понимаешь, но уверена, что оба надеялись, что их ребенок будет гениальным хирургом. Сью всю жизнь жила с мамой.

— Это же какая-то полигамия.

— Нет. Честно, я не думаю, что можно это так называть. Не существует обычаев против полигамии или полиандрии, если что. У меня есть две подруги, девчонки, они живут вместе. У них есть друг, мужчина, который большую часть времени живет с ними. Разумеется, я точно не знаю, но думаю, что они обе за ним замужем.

Перри покачал головой:

— Я этого не понимаю. Мне это кажется противоестественным.

— Не беспокойся, дорогой. Со временем ты поймешь.

В последующие несколько дней Перри был слишком занят, чтобы забивать себе голову опасениями и сомнениями. Он был счастлив, более счастлив, чем когда-либо в жизни. Или в жизнях, и в одной, и в другой, — он не знал, как правильно сказать. Жизнь превратилась в пикник, медовый месяц, восхитительную и занимательную школу, рай для гурмана и маковое поле — все «в одном флаконе». Он часами слушал записи захватывающих событий, изучал новые технологии и подходы к науке — все в таком формате, в сравнении с которым образовательные инструменты его собственного времени выглядели неуклюжими и бестолковыми. Он штурмовал снега гор вместе с Дианой, наблюдал, как она репетирует свои танцы, вместе с ней слушал музыку и волнующие драмы, летал над сельской местностью на «Облаке» и проводил вечера в объятиях любимой. Их близость вызревала и росла. Диане нравилось слушать рассказы о его прежней жизни, о детстве в Канзасе, о его юношеском триумфе — когда он стал курсантом военно-морского училища, о его школьных днях, о жизни на службе, о всем том, что он видел и испытал.