Постичь глубину и проникновенность художественного ви́дения Наматжиры, а главное — увидеть в его пейзажах не только природу Центральной Австралии, но и душу самого художника может полностью лишь тот, кто путешествовал по этой стране и своими глазами видел яркое своеобразие ее форм и красок. Для подтверждения этой мысли я сошлюсь на личный опыт писателя Даниила Гранина. «Не спеша, не сразу проступал для меня талант этого художника, — рассказывает он, — вся сложность была в том, что талант этот был заключен в традиционные рамки. Хорошо, что я увидел картины Наматжиры, уже поездив по этой стране. Теперь я постигал многое, что соскальзывало до сих пор, не задевая воображения. Наматжира показывал поэзию австралийских равнин, удивительные краски гор, мимо которых я проезжал, эти сиреневые, рыжие, огненно-красные складки земли. Он обострил то странное чувство цвета, какое вызывали светлые стволы эвкалиптов перед наступлением темноты. Они вырастали как привидения. Что-то по-человечески трагичное представало в перекрученных, фантастических изгибах их гладко-белых телесных ветвей. Сведенные судорогами, вздутые бицепсы древесной плоти…» [7].
С 1936 года, когда Наматжира продал первую свою картину за пять шиллингов, и до дня своего ареста 18 марта 1958 года (после этого Наматжира уже не мог рисовать) художник создал около шестисот произведений. Он писал только пейзажи. С его акварелей на нас смотрит суровая, величественная, негостеприимная природа Центральной Австралии: вершины гор с одиноко торчащими низкими деревьями, обрывистые склоны, покрытые красным песком, кусты выжженной травы в пустыне. Можно часами, не отрываясь, испытывая какое-то странное, щемящее чувство, вглядываться в отражение заходящего солнца на горном склоне, в широкие тени на стволах далеко друг от друга стоящих деревьев — все эти тонкие детали Наматжира передает с изумительной эмоциональной глубиной, с необычайным мастерством.
Картины, если не считать кратких географических указаний («Горы Макдоннелл», «Ущелье Симпсона» и т. п.), не имеют словесного сопровождения. Каждую местность можно узнать, и все же невольно возникает чувство необычного, точно не просто видишь картину, но и слышишь одновременно легенду или предание.
«Во всех этих пейзажах, — пишет Даниил Гранин, — было что-то еще, словно рассказ на неведомом мне языке, понятный лишь интонацией, таинственные знаки, которые я чувствовал, но не понимал»[8].
Альберт Наматжира — человек большого ума и необычайной душевной чистоты. Вдобавок ко всему и удача ему как художнику сопутствовала. Слава пришла к нему сразу, как только его картины были в 1938 году выставлены для обозрения. Слава Наматжиры была и остается предметом гордости всей Австралии. Наматжиру знают далеко за пределами его родины. «По дороге в Австралию, — пишет Даниил Гранин, — я обнаружил, что из всех художников этой страны мне известно лишь имя Альберта Наматжиры» [9]. Казалось бы, указанных бесспорных качеств и заслуг Наматжиры вполне достаточно, чтобы страна чтила своего выдающегося гражданина. Увы, в Австралии этого оказалось недостаточно. Правда, Наматжиру как художника чтили, хотя и не все. Но Наматжиру как человека ценили далеко не все, с кем ему приходилось иметь дело. Как человек он для Австралии не существовал — он не имел прав гражданства, его не допускали к голосованию, ему запрещено было появляться в австралийских городах, его даже не учитывали в общей переписи населения [10].
И только в одном месте его считали полноправным — там где с граждан Австралии берут подоходный налог. Дело в том, что картины Наматжиры раскупались нарасхват, художник имел хороший доход, и правительство отчисляло из его дохода по четыреста фунтов в год в свою казну. Так Наматжира вносил свой вклад в бюджет страны, не будучи ее гражданином.
В цивилизованном мире человека могут лишить прав гражданства, если он совершил какое-либо преступление. Наматжира, с точки зрения «белой» Австралии, совершил тяжкое преступление — он родился с черной кожей. Поэтому он, равно как и все 50 тысяч австралийских аборигенов, с самого первого дня жизни был осужден на вечную ссылку. Он жил в пустыне Центральной Австралии, где страшная засуха губит людей сотнями. Здесь в 1928 году умерла от голода его дочь Нельда, в 1929 году — его мать Лжукута, в эти же годы погибло 25 процентов; детей его племени, потому что у их матерей не было молока, и погибли почти все старики. Наматжира жил здесь в хижине, построенной из гнилых досок, мешковины и листов ржавого железа. Тот, кто приезжал сюда, чтобы посмотреть на знаменитого художника, приходил в ужас от условий, в которых он жил. Он не жаловался, но его беспокоила судьба его произведений.
«Я рисую уже двадцать лет, — говорил он, — и все это время мне приходилось охранять мои картины от сырости, чтобы дождь не смог промочить их насквозь, как меня. Иногда, однако, он добирается и до них, тогда краски смазываются и портятся»[11].