Наматжира

Мир аборигенов — целиком и полностью дело прошлого. Было время, когда аборигены жили по своим обычаям. Каждый человек племени аранда, например, имел свой тотем — какое-то животное или растение — и считал это животное или растение своим далеким предком, не употреблял его в пищу, всячески оберегал. У каждого была своя чуринга, сделанная из дерева или камня, с резными изображениями, и люди считали ее обиталищем души, хранили в священном месте. Каждый принадлежал к одному из четырех (или восьми) брачных классов и мог выбирать себе жену только из другого, вполне определенного брачного класса. Каждый мальчик проходил длительные и подчас болезненные обряды посвящения, во время которых старики, совершавшие их, передавали посвящаемым необходимые для них знания. Все это было[17]. Но теперь этот мир полностью разрушен. У аборигенов отняли землю, свободу, навязали христианство, голодный рацион, наемный труд на скотоводов за гроши. Правительство Англии объявило Австралию «незаселенной страной», и первые поселенцы, прибывшие сюда, «убивали туземцев, как диких животных», «как ворон» ^[18]. Трупным смрадом, запахом жженого человеческого мяса несет от этих первых шагов буржуазной цивилизации по австралийской земле. Современная «белая» Австралия не любит вспоминать об этом.

Никто не собирается привлекать к суду современных австралийцев за преступления, совершенные их предками. Но зачем говорить о том, чего давно нет, — о мире аборигенов? Этот мир разрушен, и лишь в памяти глубоких стариков сохраняется то, что дольше всего сохраняется в таких случаях, — мифы, легенды, предания.

Когда режиссер Норман Уоллис делал фильм об Альберте Наматжире (1957), художник, сидя ночью у своего дома, сделанного из коры и веток, посвящал слушателей в тот самый «мир аборигенов», который, по мнению Элкина, был ему будто бы мало известен. «Голос Альберта стал особенно задушевным и проникновенным, когда речь зашла о его отце, о священных мифах и легендах племени аранда» (стр. 77). Он рассказывал одну легенду за другой.

От кого выучил Наматжира эти священные тайны племени? Конечно, не от пастора Штрехлова в миссионерской школе — там его учили закону божию. Эти тайны он узнал от своих отцов. Когда ему исполнилось тринадцать лет, старики племени аранда увели его в священные места, совершили над ним обряды посвящения, рассказывали ему племенные мифы и предания, обычаи и верования. Это обучение продолжалось шесть месяцев.

У Альберта был свой тотем — ренина (один из видов змеи). Он хорошо знал, что его отец Наматжира (что в переводе с языка аранда означает «летающий муравей») принадлежал к брачному классу бультара, мать — к брачному классу умбитчана, а сам он — к брачному классу укнариа.

Вот, собственно, и все, что осталось от «мира аборигенов». Альберт Наматжира хранил в памяти легенды и предания и сокрушался, понимая, что они, должно быть, умрут вместе с ним 1 (стр. 77).

Врач П. Керинс, лечивший Наматжиру в больнице, попросил его нарисовать свой тотем. Наматжира «наотрез отказался, заявив, пусть этим занимаются другие, он же никогда этого делать не будет» (стр. 79). Можно понять отказ Наматжиры — для «белой» Австралии мир аборигенов — это тотемы, чуринги, мифы и легенды, а в действительности это резервация, полиция, голодный рацион, отсутствие человеческих прав, нищета, неграмотность. Наматжира отверг теорию двух миров. Он не хотел сеять иллюзий, будто аборигены будут счастливы, если они будут ходить голыми, спать между кострами, есть ящериц и улиток, верить в предания и магию и исполнять древние обряды.

Как выглядит трагедия Наматжиры в свете теории двух миров?

Согласно этой теории, есть два Наматжиры: художник, живущий в мире белых, и человек, живущий в мире аборигенов. Между двумя мирами — бездонная пропасть, и она проходит через само сердце Наматжиры, разрывая его на части.

Вот что писал служащий Хермансбургской миссии, в которой родился и жил Наматжира: «Трагедия Альберта в том, что он живет между двух миров. Он проделал путь от простого образа жизни своего племени к запутанной жизни в торгашеском мире цивилизации. Покинув свою счастливую среду, он с огорчением обнаружил, что его не принимает общество белых, в которое ввел его талант художника. Так, несчастный и отчаявшийся, живет он теперь между двумя обществами — своим и обществом цивилизации. Вместо исполнения своих надежд Альберт познал лишь горечь разочарований; вместо счастья нашел только унижения. Законы его племени требуют, чтобы он делился всем, что имеет, со своими многочисленными сородичами, а слава требует, чтобы он писал все больше и больше картин. Трагедия Альберта Наматжиры, этого истинного сына природы, к несчастью, явление обычное. Его печальная судьба скорее правило, чем исключение для человека черной расы, который попытался проникнуть в общество белых» (стр. 63).