Намек. Архивный шифр

Предводитель ещё несколькими мгновениями ранее не знал, что скажет это. Но он сказал. Произнёс очень слабым голосом, чтобы не разрушить чары. В полной тишине каждое слово прозвучало ясно. Если бы он пустился в пространные объяснения, то дело оказалось бы окончательно погублено. Мастер понадеялся: братья без лишних слов поймут, что требуется делать, – и не ошибся.

Силу эликсира удалось вобрать почти что без остатка. Однако долго братьям не удержать её в себе. В ложе собрались люди с практическим складом ума; для подобной работы они никогда прежде не упражнялись.

Особое свечение, свойственное эликсиру, почти исчезло. Свечи догорали в настенных канделябрах.

– Господа, поспешим туда, где необходимо наше присутствие! – призвал мастер тоном, не допускавшим обсуждений. – Бог в помощь!

Они начали своё дело утром и вышли в разгар дня. Солнечный тёплый денёк. Приближения осени не ощущалось в нём. Лишь берёзы в тишине старинных закоулков трясли золотистыми прядями, как буклями трясут напрасно молодящиеся старушки, вспоминая весёлую екатерининскую юность.

Впервые братьями была допущена та небрежность, которая извинительна только при событиях чрезвычайных: все вместе, группой человек в тридцать – сорок они покинули башню. Не надевая уже плащей, в мундирах и при оружии, они производили впечатление командиров, съезжавшихся для срочного совета, а теперь распущенных для исполнения решённого. Между тем кони с вестовыми для сохранения секретности были оставлены подальше – у кого на площади, а у кого – в сплетении переулков. Военные, коротко простившись, поспешили каждый в свою сторону. Они скоро встретятся. Нет нужды ни времени назначать, ни места. Всем путь – на Смоленскую дорогу.

В дороге придётся соблюдать правила. Не болтать с попутчиками, песен не петь – нужды нет, весёлых ли, печальных, боевых ли. Воздержаться от выпивки, а лучше – и от вкушения пищи, разве за исключением самой простой – хлеба да воды. Придётся позволить непосвящённым гадать, отчего бравый полковник, боевой генерал, удалой поручик охвачены думами: погружённость в стратегические расчёты тому виной, или тревожные предчувствия, или – неужто?! – робость закралась в сердце? Всяческие подозрения посторонних ничтожны перед задачей, легшей нынешним утром на плечи членов братства. Они должны довезти самый эфемерный на свете груз и возможно меньше расплескать в дороге.

Военные спешили. Шаги их быстро отзвенели вдали, слились с обычными звуками города: цоканьем копыт, скрипом телег и возков, скрипом воротка колодца, криком петуха, плеском вкуснейшей мытищинской воды в бочке водовоза, звонкими, задорными выкриками лотошников, тихим щебетом синиц и барышень в бабушкином саду.

Москва насторожилась, зная о подступившей опасности. Москва ждала решения участи Отечества и собственной судьбы. Но, готовая в любой час всполошиться, Москва ещё не знала о грядущей беде, тем менее – о грядущем огненном обновлении. Нынче город ещё оставался внешне спокоен.

Штатским назначено пребывать в Москве. Им некуда было торопиться. Прежде, чем расстаться, люди растерянно потоптались по лугу под розовыми стенами башни. Траву за лето частью остригли козы и коровы, частью высушило солнце, однако обильные росы – верный спутник грядущей осени – сделали своё дело, и луг зазеленел молодыми ростками.

– Убеждён, нам следует вернуться в центр города, и там… Там свершится то, что должно… – осторожно произнёс один из братьев.

Говоривший не испытывал уверенности в своих словах и не сумел бы изъяснить, чему же «должно» свершиться. Однако другие его правоту смутно чувствовали и с ним согласились. И ещё чувствовали, не понимая вовсе, что им не следует держаться кучно, что надо разойтись и каждому ощупью, наитием подыскать своё, верное место. А разум советовал идти к Кремлю.

Разум – худой советчик в делах, для ума запредельных.

Братья ещё не знали тогда, не могли и помыслить, что город имеет свою нервную сеть, что действие, произведённое в узлах этой сети, в сотни, тысячи раз сильнее резонирует.

Выйдя в суету улиц, они уже утратили ментальную связь с таинственной субстанцией, что вошла в каждого из них во время ритуала. Их неподготовленные тела стремились вытолкнуть из себя чужеродное. Их души не могли вместить того, что вовсе не людям предназначалось.

Каждый побрёл своим путём: кривыми переулками и мощёными площадями, меж покосившихся сараев и барских усадеб, меж величественных каменных палат и гнилых заборов. Золотые орлы строго поглядывали на них с кремлёвских башен; подмигивала мириадами серебряных искр река.

Золотистый пар незаметно поднимался над фигурами людей, летел в подёрнутую дымкой небесную голубизну. Он растекался над городом, и город впитывал живительную субстанцию. Но её мало осталось, она была распылена, она была слишком ослаблена неверно проведённым ритуалом.