Намерение!

Бросило в холодный пот. Протер лицо руками. На дворе стемнело, а мне стало еще хуже. Ощущение – как при отравлении. Дрожат мускулы на ногах, держусь очень неуверенно. Попробовал подышать глубоко, как на уроке физкультуры, но стало так страшно, что я присел посреди двора и только и смог, что выдавить жалкое: «Мама!» Что-то резануло в животе, и на секунду в глазах потемнело.

«Ну, все, – похолодел я. – Сейчас откину копыта!»

Скрутило кишки, и я, едва не обосравшись, трусцой побежал в туалет, одновременно смеясь и размазывая слезы. Едва успел спустить штаны, присел, отмечая, как отдаляется мир.

Оно приближается. Тяжелым клубком в горло вонзилось сердце. Бляха, я ж умираю!

Внезапно понимаю, что счет пошел не на минуты – на секунды. В судорогах кишечных спазм думаю: «Неужели я помру так просто? Прямо в уборной, засиженной мухами? Неужели я помру, выпуская из себе струю жидкого кала, жидкого оттого, что переел зеленых яблок, которые грыз, нисколечко не подозревая, что на следующий день, выдрискивая их из нутра, я УМРУ?»

НЕУЖЕЛИ Я УМРУ ВОТ ТАК?

Я сижу со спущенными штанами на очке, и нет уже силы даже прикрыть дверцу уборной, меня трясет лихорадка, из тела выливается смердящая инфекционная жидкость, а я не могу поверить в то, что я умираю вот просто так, просто так — без предупреждений, без прикрас, почему никто мне не сказал, что я подохну в загаженном отхожем месте, с теплым дерьмом на ягодицах, без крохи достоинства, почему не предупредили, суки, что все закончится так быстро? Почему не сказали, что смерть – это так грязно, не в сиянии и славе, а среди говна и ссак? Почему промолчали, папа и мама?

Холод входит в тело. Я не могу вдохнуть. Ноги брыкаются, – дайте вздохнуть, – я падаю, тело бьется в спазмах, нечем наполнить легкие – втягиваю воздух, а он бумажный, – дайте вздохнуть, фашисты… В темноте белеют обмазанные известью деревья, но я не нахожу у них ни сочувствия, ни поддержки,

ну еще хоть глоток…

Глава VI В «Открытом кафе». Гагарин

1

– Забыл, как дышать? – спрашивает какой-то мужчина.

Я синею. Двигаю ртом, как рыба на берегу, грудь парализована, горло сдавлено, живот твердый, как бетон. Моя спина выгибается от напряжения дугой.

– Напрягись еще! Выдави это из себя! Давай, назад дороги нет! – мужчина массирует мне задубевшие мускулы шеи. Я стою мостиком на затылке и пятках, руки торчат скорченными пальцами, как сухие корни.

Меня выгибает еще сильнее, кажется, сейчас либо мускулы оторвутся от костей, либо кости рассыплются в прах. ВСПЛЕСК! Горячие волны прокатываются по телу, и в легкие с хрипом влетает воздух. Я размякаю, словно стекаю весь на пол невесомой жидкостью. Как легко мне, Господи, как легко, как горячо! Я словно соткан из пламени.

Мужчина помогает мне подняться:

– Ну как? Вспомнил?

Даже не вдумавшись, отрицательно мотаю головой. С опозданием до меня доходит смысл вопроса: «Вспомнил, кто я?»

– Помнишь, как меня звать?

Я абсолютно расслаблен:

– Помню. Ты – Юра.

– А перед этим что было, помнишь?

Я абсолютно расслаблен:

– Не помню.

– Постарайся.

– Не помню. О боже! Я не помню!..

– Тихо-тихо, лежи, – Юра укладывает меня на пол. – Припомни, что было двадцать секунд тому.

Я думаю, но мыслей нет. Около меня перевернутая табуретка. Стол. Светит несколько ламп с необычными жестяными абажурами. Лестница ведет вниз, к барной стойке.

И тут, аллилуйя, аллилуйя, я вспомнил!