Наместник Лемирта

То, что Анфиска была натурой влюбчивой, Алина, конечно, знала, но и в кошмарном сне не могла увидеть, как изменится эта непоседливая девушка. А уж когда, вернувшись утром из хлева, неся маленький букетик и ведро с молоком, ведунья застала в своей спальне не любимого мужчину, а свою ученицу, витавшей в неге, Алину, что называется, «переклинило». Так она давно не ругалась. Она готова была прибить эту наглую девчонку, которая так бесцеремонно нарушила такое идеальное утро.

Видимо, когда ссорились, не очень хорошо закрылись от Алекса, и тот что-то заподозрил. Он попытался их урезонить, и вот тут из уст ведуньи вырвались роковые слова. В нормальной обстановке она никогда бы не позволила себе так упрекнуть любимого, но эмоции перехлестывали её, и говорила не она, а обида в ней!

Когда Алекс неестественно весело извинился и ушел, хлопнув дверью, ведунья осознала, что сделала что-то непоправимое и ужасное.

Она медленно села на лавку, растерянно смотря в одну точку, пытаясь придумать, как всё исправить. Бежать за ним? Так он наверняка уже ушел через портал.

— Как у тебя язык повернулся? — подлила в масла в огонь Анфиска. — Разве можно такое мужику говорить? Тут любой обидится!

Алина сосредоточилась на связи с Алексом, кинув туда все свои внутренние силы. Через некоторое время она поняла, что цель достигнута, и он её слышит.

— Алекс, прости меня, — проговорила Алина, — я дура, круглая дура. Прости меня за мой язык.

Анфиска примолкла, понимая, что сейчас её наставница пытается исправить свою оплошность. Алина сидела и молчала, бледнея на глазах и шепча одними губами:

— Что же я натворила… как я могла… зачем…

А потом Алина стала медленно оседать на пол.

— Алина, миленькая, ты чего? — чуть ли не ревела Анфиска, подхватив ведунью, не дав ей мешком упасть на пол. — Алинушка, ты чего? Ты не пугай меня. Не буду я больше. Правда, не буду. Ну, прости меня, ну Али…

Девушка запнулась на полуслове, сама свалилась на пол. Корчась от резкой боли в груди и солнечном сплетении, девушка мычала и ломала ногти о деревянный пол, как и ещё три её подруги, накрытые неожиданной и невыносимой болью.

Анфису вырвало зеленью. Стало легче. Лежа в луже блевотины, она видела, как выгибается тело её наставницы, как мечется и мычит та, которая столько времени учила её жизненной мудрости. Время от времени из тела Алины вырывался энергетический хлыст, круша то, до чего сумел дотянуться. Именно это хлесткий удар по боку молодой девушки, заставил её вскрикнуть и быстро откатиться в сторону, прячась за упавшую лавку.

Рыжеволосая ученица вдруг отчетливо поняла, что Алина умирает, и если она, Анфиса, сейчас что-то не предпримет, то ей больше некому будет дерзить и хамить.

Боль немного отпустила, превратившись просто в сильную, но терпимую.

— Где же ты ассара смогла подцепить? — задала Анфиска риторический вопрос, на четвереньках доползла до комода, где, как она знала, лежат принадлежности для ворожбы. Дрожащими руками достала три толстых свечи. Очередной удар энергохлыста пришелся по спине девушки. Неожиданная боль заставила выронить свечи на пол, а из глаз брызнули слёзы.

Анфиса упрямо собрала свечи, и, расставляя их треугольником на полу, лишь конвульсивно дергалась от ударов, после которых оставались на сарафане кровавые следы.

— Ра-а-ам-м-м, — протяжно произнесла Анфиса, направляя указательный палец на свечу и та послушно вспыхнула. Очередной удар хлыста попал в шею, вызвав пекущую боль, но молодая ведунья упрямо зажгла остальные свечи. Стянула с себя окровавленный сарафан и откинула на перевернутую лавку.

Хозяйка дома всё это время, мыча что-то нечленораздельное, каталась по полу, то сжимаясь калачиком, то выгибаясь, как тетива лука, выпуская из себя полупрозрачный хлыст.

— Батюшка, Ангел Единого. Заговори тело, младу кровь, крепче стали, крепче булату, крепче красной меди и укладу, крепче свинца, крепче камня алатыря, крепче тугого лука, каменной стрелы… — нараспев заговорила Анфиса, через боль, пританцовывая, поднимая и опуская руки, делая всё, как учила та, которая медленно и неотвратимо умирала на полу.

Анфиса уж не обращала внимания на хлесткие удары, на кровь, сочившуюся из свежих ран, на слипшиеся волосы. Он исполняла танец Освобождения, в исступлении повторяя слова заклинания.

А хлыст бил и бил, по всему до чего мог дотянуться. Высекая брызги крови из нежного тела девушки, разрезая, как ножом, занавески, оставляя глубокий след на деревянных стенах. С подоконников падали разбитые горшки с цветами, вдребезги разлетались рамки детских картинок на стенах, стеклянными брызгами плюнул буфет, извергая из себя ажурную посуду. И с каждым ударом, судороги хозяйки дома становились всё тише и тише.

Наконец, протяжно, по-звериному зарычав, Алина, тяжело дыша, замерла в позе зародыша. Анфиса прекратила свой странный танец, без сил села на пол. Встретившись взглядом с наставницей, Анфиса попыталась изобразить улыбку, но силы оставили её и девушка, потеряв сознание, опрокинулась на спину, гулко ударившись головой о пол.