Наместник ночи

По сторонам проносились тяжелые лапы сосен. Лес дохнул в лица сумрачной влагой и острым запахом хвои. Воздух был прелый, дышалось тяжело. Они опустились в чащу, где их скрыл мягкий серый мрак. Звездное небо осталось далеко вверху, над верхушками исполинских деревьев, а путники опускались ниже и ниже и вскоре летели прямо над землей, чудом не касаясь кустарников. Франц пригибался в страхе, что деревья хлестнут по лицу игольчатыми колкими лапами, но мимикры умело управляли ковром и ни разу не задели деревьев.

Наконец чуть поредело.

Они вылетели на открытое пространство, и впереди показался большой овраг – разверзнутая на лесном теле рана. Там, на дне гигантской рытвины, раскинулись пышные заросли осоки и камыша. Стебли были не зеленые, как у нормальной поросли, а мертвенно-серые, отчего, казалось, все окутала сизая дымка. Берега шли под уклон, крутые и скользкие. Дно оврага окутала дремотная духота, появившаяся, вероятно, из-за гниющей листвы. От вод речушки стелились мертвенно-холодные испарения, среди камышовника клубились завитки тумана.

– Вот здесь.

Ковер мягко приземлился на траву. Мимикры отпустили края роскошного полотна и, расправив крылья, принялись разминать затекшие руки и ноги. Мудрец встал с подушек, подал братьям руки и помог подняться.

– Сюда, – поманил он за собой.

Они подошли к краю оврага.

Вдали за чередой деревьев чернело углубление в камнях, из которого и вытекала речушка.

– Она берет начало в Мертвом замке, – сказал Мудрец. – Этот ход ведет под горную твердь. Река изгрызла корни горы словно крыса, там несметное количество полостей и пустот, и если кто попадет в этот лабиринт, выбраться ему не удастся, так что Мертвый Принц не волнуется насчет черного входа в замок. И все же он предусмотрителен, а потому в сердце катакомб поселил свое главное чудовище. Там, в глубине своей темной обители, куда не проникает даже свет звезд, некий монстр пребывает долгие-долгие века… Глаза этого существа отвыкли от лунного сияния. Из жира тех, кого он ловит в подземелье, этот монстр делает свечи. Горят они тускло, но ему хватает света, чтобы делать работу всей своей жизни…

Мудрец прервался, погрузившись в размышления.

– Да… страшные вещи творят с нами мечты. – Он повернулся к детям. Огромные глаза засияли точно звезды. – Жажда получить то, что тебе недоступно, – вот что делает нас монстрами. Бессилие перед острым желанием повергает нас в отчаяние, калечит души, а тех, чья суть обращена ко тьме, делает самыми страшными чудовищами… Ведь все, что мы делаем, – ради мечты.

– Как нам победить его? – спросил Филипп.

– Этого я сказать не могу, – покачал головой Мудрец. – Но вы поймете. У каждого из нас есть слабое место. У него – тоже.

– А печать?

– Цветы Зла. – Мудрец кивнул на столпившиеся у ног мальчиков растения. – Они укажут путь.

Растения подняли черные головы, ощерили пасти и заклацали зубами. Франциск подвинулся ближе к брату, чтобы ненароком не задеть кошмарные растения. От цветов исходил смрадный дух, отчего дышать было еще тяжелее. Но все же это была их Стезя.

– Цветы приведут вас в Тронный зал, где вы встретитесь с Мертвым Принцем. Но будьте осторожны! Они лишь указывают путь и отводят злую волю Принца, но, если вас увидят его слуги, Цветы вас не спасут.

Филипп покачал головой:

– Это ведь невозможно.

– Вполне вероятно, – кивнул Мудрец. – Но даже звезды, светящие еженощно над землей, не вечны – и, бывает, какая-то да сорвется вниз… То, что имеет начало, имеет и конец. – Мудрец взял руки мальчиков в свои. – Вы лишь дети, потерянные в бескрайнем мире ночи. Вы прошли долгий путь и уже достигли того, чего не смогли другие… Быть может…

Мудрец коснулся одной ладонью щеки Франца, а другой – Филиппа. Его яркие глаза сияли во тьме словно свечи.

– Быть может, быть ребенком – это чувствовать слабость и беспомощность. Но все же вы, Франциск и Филипп, должны помнить: тот источник сил, что питает человека, в высшей степени доступен именно ребенку. Взрослый, испытав горести и лишения, с трудом может дотянуться до сосуда своих сил, открыть крышку и набрать целебного зелья, чтобы излечить больное сердце. Лишь ребенок – невинное и чистое дитя… – Мудрец чуть приподнял пальцем подбородок Франциска. – Да, лишь ребенок может черпать это целительное снадобье полной горстью…

Голос Мудреца был чудесен и завораживал переливами тонов и звуков, словно трели соловья.

– О каком снадобье вы говорите? – не понял Франциск.

Мудрец отстранился и словно невзначай – так, чтобы братья заметили – коснулся пуговицы в виде сердца.

– Хм, пожалуй, оставлю вам это на память… Ведь вы подарили мне сувениры, а я вам – нет!

С этими словами Мудрец улыбнулся и, схватившись пальцами за пуговицу-сердце, с треском оторвал ее от курточки.

– Пуговица – лучший подарок! Не так ли?

Мудрец протянул пуговицу Франциску, и тот взял ее холодной рукой. Какое-то мгновение мальчик смотрел на пуговку. Совсем небольшая, деревянная, выкрашена красной краской. Но какой от нее прок? Вот же чудак все-таки этот Мудрец…