Наместница Ра

Царица тем временем равнодушно наблюдала, как Нехси выловил из воды утку, как выдернул стрелу из тушки… Схожие обстоятельства даже мимолетно не напомнили ей о той ситуации, когда она познакомилась с Сененмутом. Боги обманули Мааткару и лишили ее, дочь Амона, заслуженного счастья — вот все, что она помнила. Жертвенный дым сотен телят, ее ревностные молитвы и бесчисленные статуи богов из черного гранита не нашли отклика у богов. Казалось даже, что боги пренебрегают ее дарами, когда порыв сильного ветра в храме Карнака заставил стелиться по полу дым жертвенного огня, а потом и вовсе чуть не погасил его подобно робкому огоньку, который пастух тщится раздуть из сырых поленьев, принесенных водами Нила.

Какие прегрешения, о Великая Эннеада богов, совершила она, что всемогущий Амон так безжалостно обошелся с ней? Почему не дал ей родить сына, как это делает — многократно в своей жизни! — любая служанка, отдающаяся мужчине?

Власть — вот в чем она, Хатшепсут, превосходила других! Достаточно было одного взмаха руки — и судьбы людей становились подвластны ей. Ей, Мааткаре, фараону, перед которым люди валялись в пыли, кому целовали сандалии в страхе перед божественным. И она была богом! Была ли?..

Божественность требовала деяний, достойных бога, таких, перед которыми люди склоняются в благоговении. Обелиски в Карнакском храме повергли подданных в трепет. Еще ни один фараон не отваживался возвести каменные иглы до неба. Золото их вершин блистало до горизонтов всех четырех сторон света. И когда племена девяти луков придут воздавать дань, они уже издали преклонят колени, ибо решат, что Ра на своей солнечной барке спустился на землю.

Мысль о том, сколько еще поколений в бесконечности времен, увидев ее обелиски, будут говорить о ней, возбудила царицу, и она решила поставить по всей стране множество великих сооружений для вечности со своим именем. Но как превзойти пирамиду Хеопса в пустыне? Какое возвести сооружение, чтобы было оно выше, прекраснее, великолепнее обоих каменных шпилей в храме?

Неферабет, мудрый писец, записал ее слова, а Сененмут выбил иероглифы на цоколях и покрыл их золотом. Юя, служанка, каждое утро при пробуждении царицы читала ей вслух: «Как верно то, что я живу, как верно то, что Ра меня любит и Амон хвалит, как верно то, что я ношу корону царства, как верно то, что Сет и Гор Верхнего и Нижнего Египта соединились во мне и я правлю подобно Гору, сыну Исиды, как верно то, что Ра на вечерней барке опускается за горизонт, а на утренней восходит, как верно то, что я живу вечно подобно звезде Сириус, так же верно, что покрыла я эти обелиски золотом, чтобы имя мое осталось в веках. И все, кто это видит, должны говорить: как похожи эти обелиски на нее, воистину дочь отца ее Амона!»

Взгляд Хатшепсут упал на Сененмута. Лишь он мог воплотить ее честолюбивые замыслы. Она восхищалась им — не как мужчиной, как архитектором! Естественно, женские чувства были ей не чужды, и бывали мгновения, когда она жаждала сильного обелиска Сененмута, но эти мгновения приходили все реже. Едва лишь желание было удовлетворено, Хатшепсут уже раскаивалась, что дала себя унизить мужчине, что стонала и визжала под ним подобно рабыне, подобно непослушному ребенку под хворостиной воспитателя. Она, Мааткара, дочь Амона!

Сененмут вопросительно посмотрел на возлюбленную. Где витает она в своих мыслях? Догадаться он не мог, но ясно видел, что охота на бегемота давно позабыта. Момент показался ему подходящим.

— Ты отправила Исиду в ссылку? — спросил он напрямик.

— Да, — коротко бросила Хатшепсут.

— Почему ты это сделала?

Царица недовольно мотнула головой, давая понять, что этот разговор ей неприятен, и грубо отрезала:

— Фараон Тутмос — да живет он вечно! — умер. Для его наложницы во дворце нет места.

Сененмут был потрясен жесткостью ее тона. Он даже на мгновение усомнился, та ли это женщина, которую он любит и чтит.

— У тебя не было причин ссылать Исиду в Бубастис, где ей придется выполнять самую черную работу.

— Черную работу? — Царица рассмеялась. — Никто не заставит ее делать этого. Уж от этого я избавила ее!

Не сдержавшись, Сененмут повысил голос, так что Нехси приложил палец к губам, призывая к тишине.

— Ты немедленно вернешь Исиду, — твердо сказал Сененмут. — И дашь ей самой выбрать, где жить. Если о твоих играх с матерью фараона станет известно, народ ужаснется жестокости фараона и все царство наполнится его врагами. Повсюду только и будут говорить: «Она не дочь Амона, а выродок Сета, сеющего на земле зло!»

Слова эти поразили Хатшепсут в самое сердце, и, словно очнувшись от дурного сна, царица прошептала:

— Я не могу вернуть Исиду, ибо…

— Ибо?.. — безжалостно потребовал ответа Сененмут.

Хатшепсут долго колебалась, а потом все-таки ответила:

— Два раба отвезли Исиду вниз по Нилу. Но не в Бубастис… Целью им был назначен город Шмуну на полпути к дельте Великой реки, где родина восьми древних богов. Там они привязали Исиду к спине дикого осла и угнали животного в пустыню.