Нанон

«Ради всего святого, уходите отсюда. Мне ничего не нужно. Я покорен судьбе, и только нависшая над вами опасность отравляет мой душевный покой».

— Если он так беспокоится о нас, — сказала я Дюмону, — давай больше не показываться ему на глаза. Он решит, что нас здесь уже нет, а мы тем временем будем действовать. Медлить нельзя ни минуты. Они прикончат всех заключенных.

— Не думаю, — ответил Дюмон. — Некоторых они освободили, так что отчаиваться рано, лучше все тщательно подготовить. Знаешь, мой милый племянничек, твои советы пошли мне на пользу, и я так ловко разыграл эту комедию, что папаша Мутон — то бишь тюремщик — сдружился со мной, и с завтрашнего дня я приступаю к работе в тюрьме.

— Как тебе это удалось?

— Ты еще не знаешь, что папаша Мутон такой же тюремщик, как мы с тобой. Он тут без году неделя, потому что, когда все здешние тюрьмы оказались переполнены, им пришлось нанимать в охрану новых людей. Стражники эти не жандармы и не военные. Они из местных горожан. Их сыновья пошли в армию добровольцами, а отцов в награду взяли в тюремную охрану. Им платят в день по два франка, деньги эти сдирают с местных богачей, которые отбывают заключение. Хитро придумано, ничего не скажешь. Все эти тюремщики — бывшие мастеровые и поэтому ничего не смыслят в своем нынешнем деле и, по лености, не очень усердствуют. В обязанности папаши Мутона и его жены входят и уборка помещения, и стряпня, и обслуживание арестантов. Он все жалуется на усталость и с большой охотой распивал бы вино со стражниками. Я вызвался делать за него всю черную работу, а чтобы он не догадался, зачем мне это нужно, стал с ним торговаться из-за жалованья. Мы сошлись на том, что он скостит нам плату за жилье, и мы с тобой проникнем в тюрьму. Я говорю «мы», потому что насчет тебя тоже договорился. Сказал, что ты малый не ахти какого ума, и до арестантов тебе и дела нет, но что ты пособишь мне при случае. Папаша Мутон просит только свидетельство о твоей благонадежности, а оно у тебя на имя Нанетты Сюржон. Не можешь ли ты сама его изготовить на имя Люкаса Дюмона?

— Я про это уже подумала, — сказала я, — свидетельство у меня в кармане.

По вечерам я старательно училась писать почерком господина Костежу, так что добилась больших успехов. В ту пору свидетельства большей частью писались на бумаге без водяных знаков, у меня был похожий лист, который папаша Мутон повертел в руках, посмотрел на свет и вернул — читать он не умел. Тогда я решила на всякий случай изготовить такое свидетельство и для Эмильена, но, чтобы не компрометировать господина Костежу, подписала его именем Памфила. Уходя из монастыря, я завернула что-то в клочок бумаги, исписанной этим расстригой, была там и его подпись. Найдя бумажку, я надумала подделать его подпись и без всяких колебаний аккуратно вывела ее на свидетельстве Эмильена.

XV

Поначалу лишь изредка заглядывая в тюрьму, я разыгрывала из себя робкого и не больно-то сообразительного паренька, но скоро поняла, что папаше Мутону хотелось бы, чтобы его помощник был порасторопнее, да и помогал ему больше. Я осмелела и, заручившись его доверием, вошла наконец в камеру Эмильена. Это была мрачная каморка с двумя застланными соломенными матрасами и двумя табуретами. Эмильен сидел вдвоем со старым господином, о котором я уже упоминала; два других матраса пустовали; на них прежде спали те несчастные молодые люди, которых гильотинировали несколько дней назад.

Увидев меня на пороге, Эмильен на мгновение растерялся, но, когда я бросилась ему на шею, он, дав волю чувствам, крепко прижал меня к груди и заплакал.

— Вот мой ангел-хранитель, — сказал он, обращаясь к старику. — Моя подруга детства и сестра перед господом. Она решила меня спасти, только вряд ли ей это удастся…

— Обязательно удастся! — воскликнула я. — Самое трудное уже позади. Я принесу вам веревку, и с помощью Дюмона вы спуститесь на крышу моего чердака. И не заикайтесь о том, чтобы мы с Дюмоном ушли отсюда. Мы решили умереть вместе с вами и готовы за все заплатить головой.

— А моя несчастная сестра, а Костежу, приор и другие наши друзья? Им тоже придется за меня расплачиваться?

— Нет, в Валькрё вашу сестру никто не выдаст. Приор принес присягу правительству, но если их станут преследовать, Мариотта поклялась мне, что укроет их в надежном месте, а остальные друзья помогут. Костежу сам хочет, чтобы вы бежали, и он уже многое для этого сделал. Он верит, что вы ни в чем не виноваты, и по-прежнему любит вас.

Пока мы разговаривали, старик не вмешивался в наш разговор, молчал и даже, казалось, нас не слышал. Я смотрела на Эмильена, безмолвно спрашивая, вполне ли он доверяет своему товарищу по камере, и Эмильен шепнул мне:

— Верю, как господу богу! Ах, если бы ты могла и его спасти!

— И не помышляйте об этом, — сказал старик, слышавший, оказывается, каждое наше слово. — Спасать меня ни к чему.

И, обратившись ко мне, добавил: