Наносная беда

Одна часть толпы, опустошив кельи экономические, консисторские и монашеские, из которых монахи успели бежать, не оставив доски на доске в нижних архиерейских, кроме той, где безумцев напугал кроткий лик Спасителя, ринулись в верхние кельи, где светился огонек в крайнем окошке. Звери бросились на огонь, ворвались в келью и остановились в немом изумлении: в углу, у иконы Богородицы с Предвечным Младенцем на руках, теплилась лампада, а на полу кто-то лежал распростертый и молился.

Молящийся встал и оборотил лицо к толпе, безмолвно остановившейся у дверей.

- Он, братцы! Нашли грабителя! Нашли! - дико закричал стоявший впереди всех гигант с седою косою. - Вот кто грабит Богородицу!

- Архиерея нашли! Сюда, братцы! Сюда, православные! - подхватила толпа.

Да, это был... он. Черные вьющиеся волосы, рассыпавшиеся по плечам, черная окладистая борода, смело вскинутые над черными мягкими глазами брови, южный орлиный нос.

Гигант с косой выступил вперед, держа в руках огромную рогатку.

- Говори, архиерей, для чего ты велел грабить Богородицу? - спросил он хрипло, угрожающе.

- Я не архиерей, - тихо отвечал тот.

- Как не архиерей! Сказывай! Кайся! - и страшная рогатка поднялась над головою несчастного.

- Я не архиерей, - отвечал тот во второй раз.

- А! Он запирается! Так молись же Богу! Молись в последний раз! Вот тебе за Богородицу! - и рогатина поднялась еще страшнее: вот-вот громом упадет на голову. - Молись! Исповедовайся!

Тот упал на колени и беспомощно поднял руки к небу.

- Господи! Ты видишь...

Вот-вот ринется на голову ужасная рогатина. Ручные мускулы гиганта напряглись, как стальные веревки...

- Господи! Ты веси...

- Капут! Раз... два...

- Стой! Стой! Разбойник! Что ты делаешь? - неистово раздался крик в толпе.

Руки гиганта дрогнули. Рогатина замерла в воздухе. Из толпы выскочил Фролка - приказная строка.

- Что ты делаешь, душегуб? - хрипит Фролка.

- А тебе какое дело, приказная строка? Архиерея учу, чтоб не грабил Богородицу.

- Да это не архиерей! Это брат его, Никон, архимандрит Воскресенский.

- Это Никон, точно, Никон! - раздался голос в толпе.

Гигант отступил в смущении. "Промахнулись, братцы", - бормотал он. Никон с теми же поднятыми к потолку руками продолжал стоять на коленях и тоже бормотал что-то.

- Ваше высокопреподобие! Благословите меня! - подошел к нему Фролка.

Несчастный архимандрит бессвязно бормотал:

- Ты веси. Господи... Я умираю. Ой, умру, я умру та й буду дивиться... Ой, чи буде моя мати за мною журиться... Ой, умру я, умру...

Фролка взглянул в глаза несчастного и с ужасом отступил: архимандрит Никон перестал быть человеком, он потерял рассудок навсегда... Впрочем, ненадолго: через четырнадцать дней он умер.

III. УБИЕНИЕ АМВРОСИЯ

Где же был тот, которого искала московская бесноватая чернь?

Когда раздался первый набатный сполох у церкви Всех Святых на Куличках, Амвросий вместе с приехавшим к нему в тот вечер племянником, Бантыш-Каменским, с отцом известного историка, просматривал то место Фукидида, где он описывает свирепствовавшую в Аттике, во время персидских войн, страшную моровую язву, занесенную в Грецию с Востока, и обратил внимание на то обстоятельство, что бич этот, по-видимому, поражал преимущественно илотов и рабов.

- Так и у нас, - заметил Бантыш.

- Да, но илоты потом поразили метиков, метики - дальше...

В это время набат раздался у Спасских ворот. Затем еще где-то, а там еще, еще...

- Боже! Что это значит?

- Пожар, должно быть, дядюшка.

Подошли к окнам, но зарева нигде не видать - везде мрак. Послали служку к Спасским воротам узнать от звонаря.

А набат усиливается.

- Не доброе, не доброе что-то, - шепчет Амвросий, невольно бросая взор на лик Спасителя...

Вбегает запорожец-служка, такой веселый, стучит чаботищами, и слышно было даже, как на дворе еще он что-то хохотал сам с собой. Стоит, прехитро улыбается.

- Ну, что там? - беспокойно спрашивает Амвросий.

Молчит запорожец, зажимает нос кулачищем, чтобы не фыркнуть.

- Да говори же, дурный! Что ты! - прикрикивает на него Бантыш, но и сам улыбается. - Чего тебе весело?

- Та сором и сказати!

- Ну? Да ну же, дурак!

- От же Москва! От дурный москаль, такий дурный, ще Мати Божа!

- Да что же такое? Говори наконец!

- Он теперь там вона сказилась, Москва каже, що Богородицю граблять...

И запорожец добродушно и укоризненно засмеялся. Амвросий и Бантыш переглянулись... Последнему показалось, что у архиепископа волосы на бровях и на голове дыбом становились.

- От дурни москали! Богородицю, бачь, граблять. А хиба им можно грабити, коли вона на неби! - мудрствовал запорожец. - Вона на неби Богородицю не можно грабити...

А набат уже ревел по всей Москве. Несколько сот квадратных верст кругом залито было звоном страшного сполоха, земля и весь Кремль, и стены Чудова дрожали от ужасных звуковых волн.

Амвросий, казалось, раздумывал. Глаза его с невыразимой мольбой упали на лик Спасителя, освещенный лампадою и большими восковыми свечами. "Сад Гефсиманский... моление о чаше... Какой тогда у него был лик?" - невольно вопрошалось где-то глубоко в душе.