Нансен. Человек и миф

17 мая, День конституции Норвегии, отпраздновали с пышностью — как сделали бы это дома. Устроили даже демонстрацию с участием ездовых собак, которые вышагивали с таким достоинством, как будто знали о важности момента.

Лето тянулось мучительно долго. Некоторые участники экспедиции стали страдать от снежной слепоты. Первым, к собственному негодованию, заболел доктор Блессинг.

Кроме того, морозы, которые зимой достигали отметки -49,6°, не очень-то ослабевают и летом. Бентсен, Скотт-Хансен и Хенриксен постоянно обмораживали носы, щёки, пальцы. Ноги и руки при проведении наблюдений деревенели, а лыжи на морозе становились хрупкими и часто ломались.

После долгих раздумий Нансен наконец принял решение идти в поход. По его плану идти предстояло 2 человекам и 28 собакам, которые смогут везти груз весом 1050 килограммов из расчета 37,5 килограмма на собаку. После достижения полюса можно будет пойти либо на Шпицберген, либо на Землю Франца-Иосифа.

* * *

Решение об отправлении на полюс было объявлено команде 16 ноября 1894 года. «Фрам» к тому времени находился в 750 километрах от мыса Флигели и на расстоянии примерно 780 километров от Северного полюса.

19 ноября Фритьоф сделал предложение Юхансену сопровождать его к полюсу — тот был прекрасным лыжником и отличным каюром. Яльмар тут же согласился.

Последующие месяцы были посвящены лихорадочным сборам.

Следовало всё предусмотреть, обо всём подумать и устроить всё самым наилучшим образом. Приходилось строго учитывать вес всех предметов снаряжения. Каждый сбережённый килограмм означал возможность взять с собой продовольствия на один лишний день. Важное значение имел способ перевозки груза. Для такой цели Нансен создал оригинальную конструкцию, соединив вместе эскимосские сани и нарты. Эта своеобразная амфибия могла передвигаться по льду и воде, сочетала в себе лёгкость, прочность и грузоподъёмность.

Выбор удобной одежды также играл большую роль. Она должна была не стеснять движений при ходьбе на лыжах, быть достаточно тёплой, однако не слишком жаркой, ведь придётся тащить тяжело нагруженные сани. Поэтому после практических испытаний пришлось отказаться от одежды на волчьем меху и заменить её шерстяной, как при походе через Гренландию.

Палатка, походная кухня, упряжь для ездовых собак, медикаменты, еда… Очень важны были научные приборы — их выверяли и аккуратно упаковывали. Часы… От точности их хода зависела правильность определения по секстанту местонахождения в пути. Нансен и Юхансен ежедневно выверяли свои часы по судовым хронометрам.

Тем временем научная работа на борту «Фрама» не прекращалась ни на день.

2 января 1895 года Нансен записал в дневнике:

«Никогда я до сих пор не испытывал в Новый год такого удивительного чувства. Этот год, вне всяких сомнений, принесёт важные решения и события в моей жизни, быть может, самые значительные — вне зависимости от того, приведёт ли он меня к победе или гибели».

С 3 по 5 января 1895 года «Фрам» испытал сильнейшие за всю экспедицию ледовые сжатия, так что команда готова была эвакуироваться на лёд. Главной опасностью были торосы, которые могли всей массой обрушиться на палубу, и с дополнительным грузом в сотни тонн «Фрам» не смог бы подняться из ледового ложа. К концу января экспедицию вынесло течениями на 83°34' северной широты, в результате был побит рекорд Грили 1882 года (83°24' северной широты).

Нансен опробует нарты и объезжает собак. Санный путь великолепен — по нему можно передвигаться очень быстро.

Старт полярной экспедиции был очень неудачен — возвращаться приходилось два раза (26 и 28 февраля), чтобы залатать сани, перепаковать груз и исправить оборудование. Оставшиеся на «Фраме» были на взводе, потому что оба возвращения были довольно бестолковы и лихорадочны[43].

Перед своим отправлением в неизвестность Нансен пишет письмо Еве, в котором залихватская уверенность в счастливом завершении «операции» сменяется рассуждениями о смерти (этого больше не будет ни в одном другом письме и ни в одной книге):

«Как это ни печально, все когда-нибудь умирают, будь то раньше или позже. И если один уходит в мир иной, а его пара остаётся на земле, в том нет ничего ужасного, ведь он прожил отведённое ему время — на земле осталась о нём память, а жизнь — не что иное, как память и надежда…»