Нантская история

— Замолчи, Альби! — рассердился Бальдульф, — Черт в тебя вселился что ли… Одно наказание с этой девкой, святой отец, уж не гневайтесь на нее. Аспид вместо языка у нее с детства. А на счет скудоумных это вы верно сказали, у них в голове болтушка одна, а не мозг, чего захотят, то и выкинут, и сам черт им не судья. Вот был у нас в сотне, помню, один сержант, Гундобод его звали… Это мы под Ле-Поле стояли, значит, в проклятый Господом семьдесят второй… А он был здоровенный нормандец, росту исполинского и силы огромной, я ему до груди едва доставал. В штыковую — впереди всех, отступать — так последним. Бился как сам сатана, бретонцам головы походя раскраивал, как котелки жестяные. Но начали мы замечать, что вроде бы пропадает он после каждой сечи. Ненадолго, на час, два… Сперва заподозрили неладное, будто бы он втихаря с мертвецов добычу тащит. У нас тогда с этим строго было, даже Император капитулярий соответствующий издать соизволил. Все добро трофейные команды собирали, да меж сотней делили. Оружие, одежду, импланты какие… В общем, решились мы проследить за ним. И что мы видим? Этот Гундобод, черти дери его душу, пробирается на поле битвы, как к себе домой. Там уже тихо, понятно, отгремело… Только траншеи дымятся, как следы палаша на обугленном мясе, да умирающие воют. А он себе как ни в чем ни бывало хватает трех мертвецов бретонских за ноги и тащит в ближайшую воронку. Заглядываем… А он их рассадил вокруг себя, раздал карты и уже режется в эбриум, только треск стоит. Раздает им, значит, как положено, сам же за них ходит, сам смеется и штуки травит. С мертвецами в картишки играет, значит. Мы ему, признаться, ничего не сказали. Опять же — силы необъятной, да и норов не ангельский, зацепишь словом — так и без головы пойдешь дальше. Так что мы ему ничего не говорили, на людей не кидается, и ладно… Так и служил у нас, пока Император не порешил, что войну мы прогадили, и не худо бы нам возвращаться, греть свои желудки у печей. Не знаю, что с ним потом сталось, слышал, что зарезали в каком-то кабаке в Бургундии, может и так…

Я улыбнулась неуклюжей попытке Бальдульфа сменить тему, но отец Гидеон съел историю с совершенно серьезным лицом. Может, он и сам повидал что-то похожее.

— Спасибо, Бальдульф. Да, такие случаи не редкость. Что же до этого дела, капитан Ламберт заверил меня, что оно прекращено. Даже будь у бедолаги семья, Церковь не собирается взимать с нее причиненный ущерб. Поэтому все ваши вопросы, Альберка, не имеют смысла. А пришел я единственно с той целью чтобы уточнить у вас про Темный культ.

Несмотря на то, что рядом стоял Бальдульф, надежный и прочный, как гранитная скала, а отец Гидеон по-прежнему смотрел на меня с легкой выжидающей улыбкой, сердца коснулся неприятный холодок. Может, потому, что в устах священника зловещие слова «Темный культ» звучали куда как менее безобидно, чем накануне. Даже как будто лампа мигнула, на крошечную толику мгновенья погрузив помещение в холодную темноту.

— Это было мое предположение, — сказала я, смело глядя ему в глаза. Преломленный тонким стеклом очков, взгляд священника казался отточенным ланцетом, — И даже если оно вас не удовлетворяет, вы не можете мне запретить делать выводы.

— Не в моей власти запрещать людям думать…

— Что, конечно, вас очень гнетет.

— …я лишь хотел призвать вас задуматься о благоразумности подобных выводов. Темные культы, это порождение скверны, исчезли много лет назад, и исчезли начисто. Для этого Святой Престол приложил неисчислимые усилия. И многим тысячам людей пришлось заплатить за это, кому жизнью, а кому и бессмертной душой. Мне прискорбно слышать от столь образованной и, несомненно, рассудительной юной дамы, как вы, подобные допущения. Любое упоминание всуе Темных культов проклятых веков есть грех.

— Вы как дети, — фыркнула я, — Которые считают, что если перед сном сказать «Тролль», тот явится за ним ночью и утащит в свою берлогу!

— В начале всего сущего было Слово! — внушительно сказал отец Гидеон, подняв вверх палец, — И нет ничего удивительного в том, что связь между словом и окружающими нас вещами подчас куда более крепка, чем нам видится, или чем мы склонны замечать. Крикни «Волки!» — и небольшой городок вскипит, как при пожаре. Скажи какому-нибудь знатному вельможе «Подлец!» — и может статься гражданская война. И слово «Темный культ», ей-Богу, куда опаснее многих.

— Глупо надеяться, что запретив слово, вы запретите и его смысл, — мне как никогда захотелось пожать плечами, — Или вы не проходили в семинарии синдром Герострата?