Нантская история

«Наверно, это совесть, — подумала я, вздохнув, — У самой нечиста, вот и пытаюсь найти пятно потемнее в прошлом священника. Как это мелочно».

— И все? — спросила я вяло, чтобы закончить, — Личных врагов у него не было? Дорогу никому из начальства не перебегал? Может, до юбок был охоч?

Бальдульф помотал косматой головой.

— Ничуть. Во всей Сотне за всю кампанию ни одного врага не нажил. Уж я на войне всякое повидал, но верно тебе говорю, Альби, такой парень — сущая редкость. Нечасто таких Господь посылает, а раз посылает, так, верно, для чего-то особенного…

— Замечательно… Значит, военное прошлое нашего святого отца не скрывает в себе ничего примечательного. Даже не знаю, радует меня это или печалит.

— Вы выглядите разочарованной, госпожа Альберка, — тактично заметил Ламберт.

— А вы, значит, нет? — огрызнулась я.

— Нет. Личных врагов на войне может нажить какой-нибудь магнус-капитан, но рядовой… В этот вариант я не верил с самого начала.

— А в другие?

— Едва ли больше. Увы, ваша версия с Темным культом до сих пор кажется мне самой правдоподобной.

— Тогда давайте послушаем вас, что вы раскопали. У меня такое ощущение, что мне придется разочароваться во второй раз.

— И вы совершенно правы. Я поговорил с несколькими людьми графа, занимающимися его финансами. Я имею в виду мелкую рыбешку, живущую под лестницей. Денежные реки состоят из ручейков, и подобных ручейков в его казне десятки тысяч, уследить за всеми единолично не может ни одна самая современная кибернетическая система. Кое-что приходится доверять людям. И все же я не выяснил ничего путного. Отношения Его Сиятельства и отца Гидеона всегда находились исключительно в финансовой сфере. И, насколько я понял, ничем подозрительным здесь не пахнет. Я имею в виду, если вы полагали, будто граф использует Собор Святого Дометиана для своей выгоды, в какой-нибудь афере…

— Судя по тому, как вы светитесь, никакого компромата на графа и в самом деле не обнаружено, — я вздохнула, — Так что вы можете и в дальнейшем блюсти его честь как свою собственную, дорогой Ламберт. Меня, однако, более интересуют грешки не Его Сиятельства, а самого отца Гидеона. Знаете ведь, когда человек по долгу службы вынужден управлять какими-то финансами, часто у него может возникнуть искус…

— Понимаю, о чем вы говорите.

— Да, вы всегда производили впечатление понятливого. И?..

— Пусто. Если отец Гидеон и пользовался в корыстных целях частью тех средств, что выделялись графом на собор, никаких подтверждений этому я не нашел. Однако…

Очень вовремя он сказал это «Однако» — я уже набрала в грудь воздуха для сокрушенного комментария. За этим маленьким однако, сказанным в манере Ламберта сухо и безэмоционально, могло таиться что-то интересное. Мой охотничий нюх подсказывал мне это.

— …однако во взаимоотношениях между графом и священником, пожалуй, была некоторая напряженность.

— Черт вас разрази, Ламберт, с этим вашим витиеватым дипломатическим языком! — не выдержала я, — Говорите как человек! И уберите это выражение надменной оскорбленности с вашего лица, оно не создано для таких сложных эмоций!

— Госпожа Альберка, — Ламберт стиснул зубы и мотнул тяжелым упрямым подбородком, — Я попрошу вас!..

— Побудьте хоть один час человеком. На это вы способны? Ваша фамильная баронская гордость не сдуется, если вы хотя бы час не будете изображать из себя мраморную статую. А для этого вам надо научиться изъясняться как человек.

— Я полагаю, что изъясняюсь достаточно четко, — сказал он, и голос его был настолько ледяным, что я даже испугалась, как бы не простыть.

— А вот и нет. Человек не говорит «некоторая напряженность», человек вообще таких слов не знает. Может быть, такие слова в ходу в графском палаццо, но не за его пределами. Что с вами, Ламберт? Вы избегаете говорить как чернь?

— Госпожа Альберка, — сказал он ровно, но в его голосе зазвенели предгрозовые нотки. И я бы очень не хотела оказаться в эпицентре этой грозы, — Вы неоднократно испытывали мое терпение за последние дни. И в этот раз вы как никогда близки для того чтобы узнать его предел. Вы забываетесь.

— Замолчи ты, Альби! — зашипел Бальдульф, который от моей очередной нетактичности морщился, как от приступа острой зубной боли, — Бога ради!..

Но я никогда не отличалась способностью прислушиваться к голосу разума. Если быть буре — что ж, я не собираюсь сворачивать с ее пути. Пусть грянет гром, и посмотрим, чего он стоит!..

— Тогда говорите по-людски! — воскликнула я, смело глядя ему в глаза.

— Это как же?

Взгляд рассерженного Ламберта был тяжел и, несмотря на то, что я лежала, он грозил вмять меня в землю своей многотонной тяжестью настоящего оружейного металла. От такого взгляда бессознательно хотелось укрыться, заслониться. И все же я знала, что должна пересилить его, вытерпеть. Корабль, долго убегающий от бури, обречен быть раздавленным ею. Он должен спустить паруса и устремиться ей навстречу, в сверкающий молниями водоворот ревущей соленой смерти. И это куда легче сделать крошечному кораблику с поврежденным рулем…