Наоми

– Ты уверен, что это лучшее место? – я взяла Брайана за руку, немного сдавив его пальцы, – у меня нет желания читать все эти бумаги, но я доверяю тебе. Если ты, Брайан, правда, считаешь, что именно это место является самым лучшим из всех, то я не буду спорить с тобой и последую твоему совету и мнению.

– Я, сказать по правде, считаю, что тебе будет лучше дома с родными. – Брайан виновато пожимал плечами.

– Разве ты видишь их рядом? – я иронично улыбалась, нисколько не обвиняя их.

– Если не дом, то тогда заверяю тебя, что лучшего места ты, Стэлла, в нашей стране и с лупой не сыщешь, – Брайан выдернул свою руку из моих крепких объятий и просто обнял меня. – Ох, Стэлла, мне действительно будет тебя не хватать.

Я кое-как смогла морально оправиться после визита Брайана, хорошо хоть, что мой адвокат попал в пробку и задержался. Весь вечер вплоть до наступления поздней ночи я потратила на работу с ним и была очень довольна тем, как именно эта работа была проведена и окончена. Теперь осталось только одно – встретиться со своими детьми, которые прибудут в мой дом завтра к обеду.

Впервые за свою жизнь я спала сидя: первоначальное неудобство быстро сменилось отсутствием боли и, как следствие, сонной истомой и сном. Как же чудесно, оказывается, спать, не испытывая ужасных судорожных мук.

Ночь пролетела как миг, а утро ушло на мою подготовку, я и не заметила толком, как часы пробили двенадцать. И точно к обеду съехались все мои дети, которых встречать я решилась только в своём кабинете. Шейла, Кэтрин и Арон спокойно и как ни в чём не бывало зашли в кабинет, но тут же шокировано замерли, увидев меня в инвалидной коляске.

– Мама, что с тобой? – первая, не выдержав такой картины, бросилась ко мне Шейла, она хлюпала носиком и бегала вокруг меня, создавая хаос и неразбериху.

– Мама, ну не молчи ты и наконец-то объясни нам хоть что-нибудь, – Кэтрин требовательно, как всегда, заявляла мне свои просьбы, лишь только Арон, взяв сестёр за руки, молча усадил их в мягкие кресла.

– Так-то лучше! Сейчас я прошу вас, дети мои, выслушать меня не перебивая, потом мы сможем поговорить менее официально. – Я вздохнула и, взяв папку с подписанными документами, над которыми мы с адвокатом трудились вчера, начала говорить. – Я больна, и это неизлечимо. Все мои мышцы скоро превратятся в кости, и я не смогу двигаться, говорить и даже кушать самостоятельно.

– Мама, это ужасно, как же так, разве такое возможно? – Шейла никогда не умела спокойно сидеть и даже сейчас, когда я просила, она не могла удержать свои неконтролируемые порывы души.

– Я долго думала, но в итоге приняла решение и оно таково: завтра утром я уезжаю в пансионат на юге страны, где круглый год тепло и дует свежий морской бриз, где за мной будет уход и забота. Я не хочу и не буду становиться обузой для вас. – Я ещё раз глубоко вздохнула, а затем резким движением открыла папку, чтобы зачитывать документы дословно. – Теперь перейдём к финансовым вопросам, которые, я думаю, вас интересуют больше всего. Свою фирму я отдаю Арону, во-первых, потому что он знаком с ней и хорошо в ней разбирается, а во-вторых, потому что он – старший из вас. Но тут есть пара условий: ты, Арон, будешь отчислять по двадцать пять процентов от прибыли Шейле, Кэтрин и мне, пока я жива, а потом мою долю после моей смерти присвоишь себе. Свой дом я завещаю Шейле, а «Бентли», на котором ездила до сих пор, я подарю Стивену в дань уважения к этому человеку.

– Мама, ты хорошо подумала? – Кэтрин была недовольна судьбой «Бентли», но не моей поездкой в пансионат.

– Это моё решение и изменению оно не подлежит! – кого же я воспитала, но это был, наверное, в большей степени риторический вопрос, чем взывание к собственной совести.

Не имея другого выбора, мои дети просто приняли всё так, как было написано. Я спокойно рассказывала им про пансионат и про болезнь. Кэтрин была очень обеспокоена тем, что это генетическое заболевание могло передаться ей и её детям, Арон больше молчал, а Шейла плакала. Наше собрание разошлось к вечеру: Кэтрин и Арон уехали по домам, а Шейла, вся залитая слезами, пошла отдыхать в свою спальню. Я же позвала Стивена, чтобы попрощаться с человеком, который стал мне так близок просто лишь потому, что был со мной двадцать четыре часа в сутки и все семь дней в неделю. Мы устроились с ним на террасе с бутылочкой знатного коньяка и просто беседовали. Я рассказала ему про машину. Он вначале наотрез отказывался от неё, но потом, поняв, что этим меня обижает, вынужден был принять мой подарок. Спать он ушёл где-то в двенадцать, но не потому, что я ему надоела, а потому, что меня завтра с утра надо было отвезти в выбранный мною пансионат. Я же осталась спать на террасе, укрытая шерстяным одеялом. Все мои мысли о том, что будет трудно попрощаться с детьми, канули в прошлое, я не сейчас с ними прощалась, а потеряла их очень давно, жаль, что осознание этого пришло ко мне слишком поздно, когда исправить уже ничего невозможно.