Наоми

Так нас и обнаружили спустя сутки: сидящих в обнимку друг с другом, голова к голове, щека к щеке, с закрытыми примёрзшими веками, но с улыбкой на лицах, даже Харт и тот улыбался. Нас не смогли разделить – так крепко я сжимала своего любимого пса, не желая с ним расставаться. Ждать, когда наши тела растают, никто не хотел, да и смысла, в принципе, не было, поэтому меня и Харта кремировали, сжигая вместе за раз. Вот и сбылось моё желание не расставаться с ним никогда. Мы не просто остались в сердцах друг друга, мы стали едины и неделимы. Мама и папа, развеяли наш прах над полюбившейся мне долиной тёплых озёр, оставив себе лишь на память медальон Харта, в котором мы с ним выглядели так, словно только что повстречали друг друга.

Наоми пока летела, возвращаясь назад, всё время плакала, сожалея об Эмбер, о Харте, их дружбе и вечной любви, вспоминая при этом Маму и дядю Майкла. Та жертвенность, на которую Мама шла ради семьи, и та, на которую пошла Эмбер, были прежде ей чужды, только теперь Наоми начала понимать, что значит любить, только теперь она стала понимать всё значение этого слова, проникая в его глубочайшие мысли и витиеватые коридоры. Какой же глупой была Наоми, лишая кого-то запросто жизни, не понимая, что этот кто-то любит и, наверно, кем-то любим.

Лёгкое свечение стало обретать красноватый оттенок, оповещая Наоми о приближении красной комнаты. Пустота или опустошённость были внутри у Наоми, разрывая сердце некогда бессердечного монстра на куски, чем заставляя стонать и бояться, что игра в возвращение ею проиграна. Десять дверей позади, осталось лишь три, а опыта за спиной столько, что ощущаешь себя не стариком, а вековым трупом, когда к тебе прикасалось нелёгкое бремя не только твоей неудачной жизни, а бремя всей памяти предков, оставляя на душе зазубринки в целый кулак.

Глава 14 Дверь одиннадцатая – «Чужая душа»

Я знаю, как болит душа,
Я часто слышу стон,
Когда живём мы, не дыша,
То слышим только звон.

Наоми Томпсон-Саммерс

Когда за моей спиной наконец-то захлопнулась десятая дверь, и я поняла, что красная комната своим показным холодом приветствует меня, я незамедлительно на своих раскосых ногах бросилась на шею к ожидающему меня Лорду. Мои чешуйчатые покрытые слизью руки касались его холодного посиневшего тела, сея внутри меня ледяные мурашки. Лорд молча обнимал меня, давая возможность выплакаться и успокоиться.

– Я так больше не могу, – сквозь слёзы я пыталась хоть что-то сказать в своё оправдание, но слова звучали отрывисто и как-то несвязно. – Какая же глупая я была? Эти люди, эти жизни, это так больно. У меня больше нет сил. Как же я могла считать их пустыми сосудами, никчёмными обывателями, не замечая их живые страдающие души, их самопожертвования, их чувства и поступки? Как же можно было этого не заметить прежде?

– Милая Наоми, просто ты была слишком слепа, – Лорд поглаживал меня по спине, сознательно избегая того места, откуда неожиданно мог появиться мой смертоносный отросток. – Понимаешь, если твоя Мать боролась с человеком внутри монстра, то ты же борешься с монстром внутри человека, а это, моя дорогая, разные вещи. Приручить своего монстра стало возможным только после того, как ты прожила жизни людей, но испытание оно потому и длинное, что осознание обычно приходит до того, как ты войдёшь в заключительную его фазу.

– Лорд, я всё поняла, я не могу, я не пойду! – Упав на колени, я держала его за руки, умоляя пощадить меня. – Лучше Преисподняя, лучше туда, чем ещё раз пережить вот такое. Она же ребёнок, ей было так больно, а я смотрела и ничего не могла изменить. Её желание спасти собаку было так велико, что я и не смогла бы что-либо предпринять вопреки её воле.

– Тебя это не нравится? – Лорд тихо-тихо произнёс фразу, заглядывая мне прямо в глаза, и в тот момент, когда плёнка на них опустилась к нижнему веку, я почувствовала его ледяной взгляд.

– Не нравится? – закричала я, сама не ожидая того, – меня это раздражает!

– И отчего же? – всё тот же надменный и высокомерный тон звучал из его рта.

– От того, что я на такое не решилась бы пойти никогда! – высокие ноты в начале сменились низкими в конце, и я упала на пол, закрывая лицо руками. – Им больно, а они всё равно делают так!