Нападающий

— Сейчас все в порядке, но, знаешь, летом было так ужасно. — Мой отец тяжело вздохнул, и, несмотря на обстоятельства, моя улыбка стала искренней. Жан-Поль Дюбуа был просто драматичен. — К счастью, твой брат был здесь, чтобы помочь, иначе я бы застрял с медсестрой один. Представляешь? Я, один на один с незнакомцем двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю в моем доме? Ба!

— Правда? — Я еще сильнее прислонилась к изголовью кровати. — Винсент сказал, что тебе медсестра понравилась через некоторое время.

— Что? Что он сказал? — голос отца звучал взволнованно. — Не слушай брата. Он должен больше заботиться о тебе, а не о том, нравится ли мне моя медсестра. Для этого он и нужен.

— Папа, он здесь, чтобы играть в футбол, а не заботиться обо мне, — сказала я, взглянув на дверь ванной. Ашер все еще был в душе. — Мне не нужна забота. Я взрослая.

— Взрослая, которая была госпитализирована, а теперь ее фотография во всех новостях. — Я вздрогнула, а мой отец снова вздохнул, когда я не ответила. — Извини, если я звучу грубо, ma chérie, но ты должна понять, почему я волнуюсь.

У меня сжалось горло от того, как смягчился его голос. В его глазах я все еще была его маленькой девочкой, но он больше не мог унять все мои раны объятием и поцелуем. Это время прошло, и мы оба это знали.

— Я понимаю, и я знаю, что я совершала ошибки, — сказала я. — Но я их исправляю. Не беспокойся обо мне слишком сильно, ладно?

— Это в природе родителя — беспокоиться. — Тем не менее, мой отец не стал настаивать на этом. — Если внимание станет слишком сильным или если тебе понадобится отдохнуть от города, ты всегда можешь приехать и пожить у меня. Париж в любом случае лучше Лондона.

Еще одна улыбка мелькнула на моих губах.

— Спасибо. Я скоро приеду к тебе. Просто… только не сейчас, ладно? — Я не могла сбежать во Францию ​​и притвориться, что моих проблем не существует, как бы мне этого ни хотелось.

Мы говорили еще несколько минут, прежде чем я повесила трубку, сделала глубокий вдох и позвонила маме. Как и ожидалось, она была вне себя.

— О, милая, — сказала она после того, как я дала ей то же самое резюме, что и своему отцу. Казалось, она плакала. — Я знаю, как много для тебя значит этот спектакль, и ты знаешь, как я рада, что ты снова танцуешь, но ты должна заботиться о себе. Я больше не в Лондоне, чтобы присматривать за тобой, и я просто… — Я практически слышала, как она качает головой и шмыгает носом. — Я не хочу, чтобы ты снова навредила себе.

— Поверь мне. Я усвоила свой урок, — сказала я. Я ненавидела заставлять ее волноваться, но я также ненавидела, как все в моей семье иногда обращались со мной по-детски. — Я знаю, что в будущем не стоит так сильно напрягаться.

Наступило долгое молчание, прежде чем моя мать заговорила снова.

— Ты уверена, что хочешь остаться в спектакле? Может быть, было бы лучше, если бы… — Она замолчала, но ее чувства были ясны.

Я выпрямилась, мое сердцебиение участилось. Моя мать всегда была моей самой большой поддержкой, когда дело касалось балета. Она была опустошена, когда мои врачи сказали, что я больше никогда не буду танцевать профессионально, и я знала, что часть ее тайно надеялась, что я каким-то чудесным образом выздоровею, чтобы моя карьера могла продолжиться с того места, где я остановилась.

Чтобы она предложила мне выйти из спектакля… она действительно волновалась. Я должна была знать, когда она даже не подняла вопрос об Ашере. Обычно моя личная жизнь была на первом плане ее мыслей.

— Я уверена, — сказала я твердым голосом. — Осталось всего несколько месяцев. Я могу это сделать. Я должна.

Если бы я ушла, вся моя тяжёлая работа была бы напрасной. Меня бы просто так госпитализировали. Я отказывалась позволить этому случиться, особенно когда от моего выступления зависело так много. Мне нужно было доказать себе, что я могу это сделать, хотя бы в последний раз.

— Хорошо. — Моя мать, должно быть, услышала решимость в моем голосе, потому что она не стала спорить. Однако ее вздох содержал множество беспокойств. — Просто обещай мне, что будешь лучше заботиться о себе, ладно?

— Я сделаю это, — сказала я, когда дверь ванной открылась и вышел Ашер. Я слегка улыбнулась ему, и он ответил мне тем же. — Я обещаю.

Сказать, что тренер был зол, было все равно, что сказать, что гора Этна иногда становится немного острой. Он был, проще говоря, в ярости.

Это был понедельник после матча с «Холчестером». Скарлетт и я все еще ночевали в президентском номере «Эшворта», и когда я прибыл на тренировочную площадку «Блэккасла», папарацци уже были в полном составе. Мне придется провернуть маневры, достойные МИ5, после тренировки, чтобы они не увязались за мной в отель.

Однако я бы предпочел иметь дело с папарацци, чем терпеть гнев тренера.