Напарница вампира

Итак, предлагая публике роман, который, возможно, заставит её по-новому взглянуть на некоторые события в истории родной страны, наше издательство никоим образом не ручается за достоверность описанных в книге событий, равно как и за точность упоминаемых автором имён и названий. В настоящее время истинным является лишь тот факт, что некая Ивона Рудшанг жила в неком острийском семействе в качестве тётушки и в таком же качестве и была похоронена. Что касается других имён, то всё, что дало наше расследование — это два лежащих рядом камня на старом столичном кладбище для бедняков: Амалия Вайль, девица и «Беренгарий, от которого отреклась семья, а следом и весь мир», как весьма пафосно было написано на табличке, причём второй камень, по всей видимости, положен на пятьдесят лет раньше2.

Нам петь недолго суждено,

Отмерен жизни срок.

И стелет время полотно

Из боли и тревог.

И стелет дева нам постель,

В её глазах — тоска,

Осенний вечер и свирель.

Как будто бы близка.

Как будто мне предрешено,

И крепко слажен быт.

Вот только на душе черно

Да в горле всё саднит,

Всё давит, крутит, кружит мир,

Не мысли — письмена! —

Во мне рождаются: ампир,

Столетняя война,

Кресты и танцы, тронный зал,

Раскаянье и смерть…

Как близок мнимого оскал!

Его мне не суметь

Отринуть. Врос навечно в плоть,

Корнями — до души!

Что толку призывать: «Господь!»

В полуночной тиши?

Я вместо храма поутру

Отправлюсь до границ

Седого кладбища, сотру

Пыль вечности с глазниц

Фамильных призраков чужих,

Скулящих у могил.

Свидетелей времён былых

Давно уж мох сокрыл,

Пожрала плесень, как чума,

Подёрнуло травой.

Мне мёртвых ближе имена,

Пусть я ещё живой.

Среди чугунной городьбы,

Среди гранёных лиц

Бреду, укрывшись от судьбы,

К камням, упавшим ниц

Пред кем-то, сгинувшим давно

В безвестие имён.

Им душу чуткую дано

Терзать. И горький стон,

Без спроса рвётся из груди,

Лишь вспомнятся едва

В лучах рассветных и пыли

Два серых валуна.

И я прошу лишь об одном,

Почти уже крича:

«Гори, остывшая давно

Истории свеча!

Из мрака лет, из пустоты,

Из самых дальних даль

Воскресни прошлое, и быль

Передо мною встань.

Кем ты была, девица Вайль,

Кем, Беренгарий, ты?»

А в небесах грохочет сталь,

Косматы и густы

Рыдают тучи, и листвы

Шумит под ливнем вязь…

Не из земли — из-за спины

Услышал я рассказ3.

Предыстория

Я вышла на улицу и замахала рукой, увидев остановившуюся на углу конку. Кондуктор придержал для меня дверь, учтиво подал руку, но после разглядел при свете фонарей простую шляпку и неказистую накидку и отвернулся. Я сама поднялась на площадку и прошла внутрь. Против обыкновения, конка была почти пустой, так что можно было занять почти любое место на сидении.

Дверь захлопнулась, прозвенел звонок и конка тронулась. Выждав немного для приличия, кондуктор двинулся по салону, собирая с немногочисленных пассажиров свою обычную дань. Я купила билет до самого дома (рельсы проходили в пяти шагах от наших дверей) и огляделась по сторонам. Усталые лица пассажиров и заляпанное грязью стекло не сулили никакой пищи для размышлений. Всё как всегда, и один вечер как две капли воды похож на предыдущий… Скучно!

Внезапно дверь салона распахнулась, пропуская смугловатого мужчину в красно-чёрной куртке. Спустился с империала или вскочил на ходу? Кондуктор, по крайней мере, повёл себя так, будто видит его впервые: двинулся навстречу, требуя приобрести билет. Новый пассажир его, казалось, не заметил, прошёл мимо в конец салона и сел прямо напротив меня.

От нечего делать я принялась его разглядывать, приличия ради стараясь делать это незаметно.

Смугловато-жёлтая кожа, узкое лицо, карие глаза с каким-то мальчишеским выражением смотрели, между тем, серьёзно и даже встревоженно. Мужчина был одет во всё красно-чёрное, а в руках сжимал тех же цветов заплечную сумку. Такого странно встретить и в деревне в охотничий сезон, но в городе?

Он внимательно и в то же время отстранёно посмотрел на кондуктора, медленно расстегнул пуговицы на правой перчатке, снял её, достал из-за пазухи кошелёк — кожаный, довольно потрёпанный, но туго набитый. Извлёк деньги, отдал кондуктору и убрал кошелёк обратно. Натянул перчатку, застегнул и принялся затягивать застёжки на сумке. Всё это время он делал какие-то странные движения ртом, словно ощупывал языком клыки.

«Глупости, Амалия, — строго сказала я себе. — Тебе надо меньше читать готические романы!»

Я внимательней взглянула на мужчину, втайне надеясь уловить что-то такое, что позволит разгадать его странности. Он как раз прекратил проверять застёжки и теперь неподвижно сидел, прижимая к себе сумку, словно ребёнка. Тёмные глаза бездумно смотрели мимо меня в окно за моей спиной.

Он впрыгнул в конку на ходу…

Ну и что? На это способен любой ловкий человек, разве нет?

За окном уже давно стемнело, на улице поздний вечер. Что делает этот человек, куда едет? По делам, возвращается домой или высматривает подходящую жертву?

«Перестань, Ами. Больше в книжную лавку не пойдёшь, пока не отучишься читать всякую ерунду! Посмотри на него? Вот где ты в нём видишь вампирскую бледность?»