Напарница вампира

Назавтра мне предстояло донести до сведения моей нанимательницы два желания. Первое, настоящее — прервать своё пребывание в затемнённой комнате, куда никто, кроме неё и горничной, не допускался, увидеть, наконец, солнечный свет, и, говоря попросту, встать и размяться. Второе желание было произнесено по приказу напарника — вернуться «домой» к Таспам, прекратить утруждать гостеприимного нотариуса. Оба желания были встречены крайне немилостиво. Хотя Аманда всё же призналась, что давно подумывала о возвращении, и господина Доринга дольше затруднять неловко, и пришла пора вступить в борьбу за принадлежащее ей по праву (она почему-то говорила «нам»), но моё состояние барышню тревожило. Пришлось прибегнуть к помощи господина Доринга, который согласился пригласить аптекаря для врачебного осмотра. Надо сказать, что аптекарь, будучи весьма старомодным лекарем, ни в первый свой визит, ни во второй не прикоснулся ко мне и пальцем, хотя в столице передовые врачи уже брезговали приличиями, допустимыми для всех, кроме них самих. Барышня изрядно выручила его, выполнив необходимые процедуры и сообщив о состоянии моего пульса, температуре и цвете языка. Аптекарь прописал какую-то микстуру, сказал, что пришлёт через час с мальчишкой, и ушёл, забрав положенную плату со столика в прихожей. Я победила — все возражения против переезда были сняты — при условии регулярного приёма лекарства я могла считаться совершенно здоровой.

Полагаю, барышню саму не радовало возвращение к нелюбимым родственникам, но делать нечего, нельзя же всю жизнь прятаться от них у нотариуса. Господин Доринг вежливо протестовал, но мы обе видели, как накладно для него становится содержание двух молодых девушек, которое он, по собственному же настоянию, оплачивал из собственного кармана. К тому же, как только я поправилась, ситуация начала становиться всё более и более двусмысленной. Почтенный возраст нотариуса, знакомство с покойным дядюшкой Таспом, дела, связывающие его с барышней, моя болезнь — всё это не могло долго служить защитой репутациям — как барышни, так и его самого. Рано или поздно люди бы задались вопросом — что это за двух никому не знакомых красоток поселил у себя дома старик? Родственницы, клиентки, или… Седина в бороду, бес в ребро, как говорится. Кто знает, может, такие слухи пошли уже сейчас. Надо, надо было торопиться к Таспам, медлить было нельзя.

Мы ещё раз воспользовались добротой господина Доринга, за его деньги наняв экипаж до имения и, купив в модной лавке шарфики, ленты и перчатки, отправились «домой». Как бы мне хотелось, чтобы на том конце пути нас ждал настоящий дом — если не для меня, то хотя бы для барышни!

На деле «любящие родственники» встретили нас очень неласково. Им передавали, что обе барышни заболели и лежат в городской гостинице, причём домой ехать не в состоянии, посетителей принимать тоже — Таспы не особенно поверили, но беспокоиться не стали. Симптомы болезни — я тогда ещё лежала в затемнённой комнате с виноградом на обоях — были подсказаны господином Дорингом и аптекарем и, при всей размытости описания, немало не походили на последствия укуса. Любящие родственники любили барышню ровно настолько, чтобы послушно выслать некоторые вещи и немного денег и забыть о существовании девушки до её возвращения — разумеется, при заверениях, что Аманда остановилась в приличном месте, и её здоровью ничего не угрожает. Ехать в К*** ухаживать за больной всем оказалось недосуг.

Холодный приём, связанный с нетерпением «устрицы» — когда же он сможет увидеть невесту, когда же ему будут даны объяснения по поводу выброшенных подарков? — ничуть не обескуражил барышню, которой было бы труднее, если бы её приветили и обласкали. К сожалению, нанимательница слишком заботилась о моём спокойствии, чтобы поделиться своими планами, поэтому я не успела её остановить.

Дождавшись послеобеденного времени, когда вся семья собралась в общей комнате, Аманда поднялась со своего обычного места и, держась очень прямо, громко потребовала отчёта о наследстве. Вполне усвоив юридические термины, она с большой точностью воспроизвела ту часть дядюшкиного завещания, в которой говорилось о ней, и прямо указала на откровенный обман, совершённый господином Таспом. Чудовищный шок, даже ужас всех присутствующих членов семьи я не берусь описать. Господин Шерен, единственный, чьи интересы этим заявлением не подвергались угрозе, и тот слушал с большим неодобрением — «устрицы» ещё меньше дейстрийцев терпели, когда женщина говорила сама от своего имени. Впрочем, барышня не собиралась всё время говорить только сама. Она указала на господина Доринга как на защитника своих интересов и откровенно призналась в своём желании подать на родных в суд, если ей немедленно не будет выплачена причитающаяся доля. Не знаю уж, то ли из несвойственной ей обычно мстительности, то ли по совету господина Доринга, то ли не желая иметь с родными общих дел и не доверяя им, барышня настаивала на денежной выплате своей части наследства, а не на полагающемся ей проценте с прибыли.