Наперегонки с темнотой

Если бы не обстоятельства, что привели меня сюда, я бы назвал его запахом беспечности и свободы. Он напоминал мне о прошлом. О юности, о тех простых вечерах, когда мы с друзьями вот так же собирались у костра, пили пиво, болтали на самые разные темы, смеялись, шутили, слушали музыку, обнимали девушек. Напоминал о наших с Робом поездках к реке, когда ночами напролет мы сидели над удочками и вели неспешные задушевные разговоры. Еще он почему-то напоминал мне об Анне.

Теперь казалось, что все это происходило в чьей-то другой жизни — будто я подсматривал за кем-то в замочную скважину, а потом вдруг решил, что эти воспоминания принадлежат мне. Странное чувство. Горько усмехнувшись, я распрощался с разговорчивым охранником и направился к машине.

— Что будем делать? — спросил я Роба, пересказав перед тем все, что смог выяснить.

— Откуда я знаю? Это ведь была твоя идея притащить нас сюда.

Приняв свою равнодушно-отрешенную позу, он отвернулся к окну, давая тем самым понять, что его мало заботят мои проблемы. Это привело меня в гнев. Стукнув ладонью по приборной панели, я вне себя заорал:

— Роб, черт тебя возьми! Я же не могу в одиночку думать за всех! Приди наконец в себя!

Не дожидаясь его реакции, я завел мотор и так резко нажал на педаль газа, что шины издали протяжный жалобный визг. Роб молчал и продолжал таращиться в окно. Он вообще никак не отреагировал ни на мой окрик, ни на выходку с резким стартом.

— Черт! Прости, Роб! Прости! Я на взводе, — глядя прямо перед собой, проронил я. — Лора, и вы простите. Я не хотел на вас орать. Сейчас попытаемся прорваться в другой лагерь, а если не выйдет, придется или искать что-то другое, или ночевать в машине.

— Ничего, Джон, — не поворачивая головы, обронил Роб, затем вдруг усмехнулся и желчным тоном добавил: — Надеюсь, она сумела выбраться.

Я с удивлением посмотрел на него, но не получив ответного взгляда, промолчал. Мне была непонятна эта усмешка и тем более непонятен его тон, но я решил не задавать вопросов. Потом. Все потом. Для начала нужно отыскать ночлег, а заодно и чертову связь.

В семь вечера, когда над землей уже нависла холодная безлунная ночь, мы спустились в одну из старых станций метро на северной окраине города и обнаружили там около сотни человек. Зрелище, представившееся нашим глазам, было жалким. Здесь находились женщины, совсем маленькие дети, старики и даже один мужчина в инвалидном кресле. Кто-то сидел на одеялах, у некоторых имелись спальные мешки, но большинство расположились прямо на полу или станционных путях. Все эти люди приехали из разных уголков страны и подобно нам, не смогли пробиться ни в один из укрепленных лагерей.

Здоровые мужчины тут тоже были. Небольшой группой из примерно двадцати человек они стояли у самого входа и что-то шумно обсуждали. Почти все были вооружены. Когда, растерянно озираясь по сторонам, мы появились внизу, некоторые из них проводили нас любопытствующим взглядом, но вопросов задавать не стали.

Спустились мы как раз вовремя. Сразу после нашего прихода они закрыли на замок железные решетчатые ворота и завалили вход старыми покрышками и мешками с песком. Я обратил внимание, что туннели, по которым некогда ходили поезда, уже завалены ими наглухо.

Помещение станции было просторным, но обшарпанным и грязным. Стены покрывала белая, местами отвалившаяся кафельная плитка, с выщербленного от сырости потолка брезжил блеклый желтоватый свет. Он обнажал всю неприглядность нашего случайного пристанища, будто намеренно напоминая о безысходности ситуации, в которой мы по моей вине оказались.

Платформ на станции было две и сюда с легкостью вместились бы еще человек пятьдесят, но все лучшие места, конечно, оказались заняты. Кое-как устроившись на небольшом пятачке у входа в дальний туннель, мы скинули в кучу принесенные спальные мешки и теплые одеяла.

— Пап, я хочу есть, — подала голос молчавшая до сих пор Терри.

С опасливой подозрительностью она смотрела на происходящее вокруг и не верила, что мы действительно проведем сегодняшнюю ночь в этом сыром подземелье. Я и сам до конца не верил, но попытка найти пристанище в лагере не увенчалась успехом. Так же безрезультатно завершились все усилия по поиску свободного отеля.

Достав из рюкзака банку консервированного тунца, я быстро ее вскрыл и передал дочери. Консервы за последние пять дней стали нашей обыденной пищей. У меня их имелся внушительный запас, к которому прибавились припасы из оставленного на юге пикапа Роба, но я не хотел даже думать о том, что будет, когда они подойдут к концу.

— Мы правда будем спать здесь? — с набитым ртом поинтересовалась Терри.

Орудуя вилкой, она с аппетитом поглощала содержимое консервной банки и закусывала хрустящим пшеничным хлебцом. Как и она, все мы были ужасно вымотаны и голодны. От усталости у меня ломило спину, затылок казался тяжелее пудовой гири, а желудок сводило от желания как можно скорее проглотить кусок чего-нибудь съестного.