Наперегонки со смертью

— Зачем вам это все? Вы ей ничем не сможете помочь. Этим делом уже занимается милиция.

— Я понимаю. Но хочу убедиться, что в моих силах хоть что-то сделать. Я не смогу сидеть сложа руки, Владимир Александрович. Поэтому и приехал к вам.

— А что в ваших силах?

— Кое-что я умею… Но это не важно, — Банда вновь постарался вернуть генерала к предмету разговора. — Владимир Александрович, а вы случайно не знаете, что могло стать причиной похищения?

Может, у вас есть какие-то догадки?

На мгновение Банде показалось, что отец Алины вздрогнул и посмотрел на него испуганно. Но генерал тут же взял себя в руки, и парень решил, что это ему просто почудилось.

— Боже, какие могут быть догадки? Деньги? Но их у меня не так и много, чтобы из-за этого красть дочь. Сотни, тысячи бизнесменов куда богаче меня…

— Вас не пугали? Ничем не шантажировали?

— Молодой человек, — голос Владимира Александровича снова налился твердостью и строгостью, — а вам какое, собственно говоря, дело? Что вы себе позволяете в конце концов? Почему я должен перед вами отчитываться?

— Да поймите, я ведь помочь хочу. Я ведь люблю Алину. Вы думаете, мне все равно, что с ней случилось?

— Как бы то ни было, я вам сказал все. Больше мне добавить нечего.

— Что ж, спасибо.

Банда встал, собираясь уходить, но уже на пороге его остановил голос Владимира Александровича:

— Спасибо тебе, Александр.

* * *

Через дежурного «Валекса» Банда без труда вычислил, какое отделение милиции обслуживает ГУМ и прилегающую территорию, и от Большаковых сразу бросился туда.

Узнав фамилию следователя, занявшегося утренним похищением, Банда без особой надежды спросил у дежурного, как можно его найти, и на удивление — старший лейтенант Машков был на месте, сидел у себя в кабинете.

— Разрешите?

— Да, а в чем дело? Вы по какому вопросу? — следователь оказался молодым еще парнем, ровесником Банды. Его открытое и улыбчивое славянское лицо еще не успело приобрести отпечаток лености и тупости, столь свойственный многим его коллегам, и Банда почувствовал к этому парню симпатию и доверие. Такие ребята еще встречались иногда в этой стране — энтузиасты в лучшем значении этого слова, они работали не за славу и деньги, а за совесть, утешая себя и свою семью тем, что когда-нибудь, пусть через пять или десять лет, государство возродится, вершить его судьбы станут люди разумные, совестливые и талантливые, и именно тогда честный и преданный труд во благо государства и общества получит наконец свое достойное вознаграждение.

Утешение это было слабое. Сегодня, в данную минуту, удержаться от соблазна уйти в коммерцию, в криминальные структуры, в систему теневой экономики и жить припеваючи прямо сейчас, сразу, — было нелегко. Слабейшие не выдерживали. Оставались лучшие, и именно на них, на молодых и честных, держались еще остатки опозоренной российской армии, продажной российской милиции, купленной российской журналистики, забытой Богом российской медицины и т. д. и т. п. Эти парни, сами того не сознавая, спасали государство от полного краха и развала и давали хоть какую-то надежду на будущее. И теперь, увидев, что делом Алины Большаковой занимается один из них, Банда вдруг почувствовал настоящее облегчение и какую-то смутную пока веру в счастливый исход дела.

— Моя фамилия Бондарович…

— Боюсь, это мне ни о чем не говорит.

— Вы занимаетесь похищением у ГУМа?

— Похищением… Скорее, хулиганством с нанесением тяжких телесных повреждений.

— Нет, вы не поняли. Сегодня утром у ГУМа…

-..плеснули человеку в лицо кислотой.

— Да, я знаю. Это мой коллега, охранник из «Валекса».

— Так вы тоже оттуда?

— Да… Но девушка, которую он охранял… Она похищена.

— Понимаете, дело о похищении пока заведено быть не может. Прошло слишком мало времени.

Свидетелей нет. Кто докажет, что это не любовная история с горячим женихом и неприступным отцом, и молодым ничего иного не оставалось, как именно таким образом избавиться от надоедливого телохранителя?

— Это я — жених.

— Ах, вот как!

— И я был ее вторым телохранителем. Просто сегодня не моя смена. Я знаю, ее украли.

— Да ты садись. Тебя как по имени? Ничего, что на ты?

— Нормально. Я — Александр.

— А я Виктор… Тут вот какое дело, Александр…

Я тоже не сомневался в похищении, искал свидетелей, думал о причинах. — Машков, закуривая, замолчал, и Банда нетерпеливо подогнал следователя:

— И?

— Довольно темная история.

— В каком смысле? Слушай, не тяни, Виктор, говори толком, что тебе удалось узнать.

— Почти ничего. Старушенция там одна у входа какую-то тряпку продавала. Так она что-то брякнула о чеченцах, но подписывать показания отказалась категорически.

— Чеченцы?

— Кавказцы, азиаты… Словом, люди нерусской наружности. Пострадавший Нежданов…

— Анатолий?

— Да. Так вот, он тоже что-то успел заметить. Но с ним до сих пор возятся врачи, и толком снять показания пока не было возможности. Но и это еще не все сюрпризы.

— Господи, Виктор!