Наперегонки со смертью

Мария улыбается загадочно, потом слегка кивает головой, не произнеся ни слова. Что ж, умному — достаточно.

Напоследок, окинув ревнивым глазом Антоненкову, поправила на мне филадельфийский воротник, незаметно ласково погладив мне щеку.

— Когда я увижу Наташу Синевич? — поинтересовался, пока есть такая возможность. — Ведь я уже ходячий.

С доктора благостность как рукой сняли.

— Она еще лежачая, — возразила мне посуровевшая Мария. — Ей свидания противопоказаны.

— Но девочки же ее навещают? — спалил я свой гарем.

— Свидание с ними не приведет к такому резкому эмоциональному скачку у раненой, как с тобой, — отрезала Мария. — Рано еще, Хорхе. Когда будет можно, я скажу.

И ушла, раздраженно подергивая своим роскошным задом, как недовольная кошка хвостом. Впрочем, по имени она меня впервые назвала.

Проводив Балестерос взглядом до двери, перевел зенки на Галю.

А та мне показала язык и обозвала:

— Кобель.

— Ты сама сегодня у Наташки была? — спросил Антоненкову, не обращая внимания на ее ревнивый наезд.

— Была.

— И что там?

— Нормально все для ее состояния.

И опять замолкла.

— Галь, с тебя что, клещами сведения тянуть? — стал я раздражаться.

Ну и денек. Мало меня сегодня допрашивали, теперь сам вот как гестаповец партизанку раскалываю. На пустом месте, блин.

— Привет тебе передавала, — буркнула Галя. — Спрашивает о твоем здоровье, заботится о тебе, а ты тут амуры с докторицами крутишь. — И смотрит осуждающе.

— Это не я с ней, а она со мной крутит, — попробовал я оправдаться.

— Прям! — воскликнула Антоненкова. — А то я не видела, как ты на ее зад пялишься.

— Как пялюсь?

— С вожделением. Вот.

Обвинительный вердикт, однако. Пора тему менять.

— Ты так и не ответила: как там Наташа?

Дожать ее надо обязательно, а то так на шею сядут, не скинешь.

— Не достоин ты такой хорошей девчонки, — неожиданно выдала Галина осуждающе.

— Накажу! — пригрозил.

— А что ты мне сделаешь? — Голос девушки стал решительным. — В Виго оставишь? Так я сама с твоего автобуса тут соскочу с превеликим удовольствием. Меня тут в обиду не дадут. А на твою защиту, Жорик, надежды мало. Сам еле живой остался. Да и видала я в гробу эту Одессу. — Тут Галя осеклась и добавила другим тоном: — Кстати, это вполне реальная перспектива — увидеть эту Одессу из гроба. — И отвернулась от меня к окну.

Помолчали взачутке, штампуя новорожденных милиционеров. Этих самых, которые «казадорес» местные.

— Понятно все… — протянул я фразу, нарушив молчание. — Ты там с кирасирами целуешься, а тебя около меня сидеть заставляют. Облом-с.

И хихикнул так подленько.

— Роза… сука! — воскликнула вскочившая на ноги Антоненкова, обманутая в лучших чувствах.

— Брось. Просто Роза была первой из гарема у меня на дежурстве.

Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго 22 год, 2 число 6 месяца, воскресенье, 21:04

— Жора, после того как ты организовал свадьбу Кати с Биллом, ты нам всем подарил сказку и надежду. Даже не так: Надежду, с большой буквы. Мы путаны, Жорик, и у нас свой фольклор имеется. Из уст в уста поколениями пересказываем мы байки, как еще в советские времена европейские санитары [43]женились на наших товарках и увозили их в Европу. В красивую и сытую жизнь с кучей колбасы и доступных модных шмоток. И красивые образованные девушки с хорошим знанием иностранных языков добровольно шли на панель, потому что больше просто негде было познакомиться с иностранцем из свободного мира. Это была единственная для них возможность свалить из совка в край своей мечты. Где можно быть женщиной, а не товарищем. Но те времена закончились с крушением коммунизма, как раз тогда, когда я пошла в школу. Теперь это только легенды и мифы ночной Москвы. А жизнь совсем другая пошла.

Галя вынула из кармана пачку тонких сигарет неизвестного мне сорта и прикурила от одноразовой зажигалки, которые я оптом закупил на китайской Базе Ордена.

— Ты вроде не куришь? — удивился я.

— Закуришь тут. — Она выпустила кверху тонкую струйку табачного дыма.

— Окно тогда открой, а то завтра мне за запах в кубрике прилетит нехило.

Галина встала и открыла окно. В кубрик моментально ворвался ласковый бриз с Залива. Антоненкова осталась курить у окна. Через несколько затяжек она продолжила «дозволенные речи»: