Наперекор судьбе

* * *

– Как подумаю, что на следующей неделе Бой будет уже здесь, – вздохнула Венеция. – Мне почему-то страшно. Не знаю, как себя с ним вести, о чем говорить, что рассказывать.

– Хочешь, чтобы я…

– Нет, спасибо. Это мой удел, перепоручить не могу. Он предложил в среду прийти на ланч.

– И куда?

– В «Дорч». Неплохая нейтральная территория. Боже мой…

– Не хочешь захватить с собой несколько снимков Фергала? Так, на всякий случай.

– Даже не знаю. Пожалуй, возьму. А на выходные он собирается в Эшингем. Хочет увидеть детей. Мальчишки к тому времени тоже приедут. Так что увидит Фергала живьем. Как это все смешно и глупо. Нужно было ему сказать еще в самом начале. Ну почему я…

– Слушай, если ты еще раз произнесешь эти слова, я закричу во все горло, – радостным тоном пообещала Адель. – Если твоя голова еще способна думать на другие темы… Словом, мне нужно найти длиннополую норковую шубу. Я с ума схожу. Где? В наши-то дни!

– Ой, не знаю. Ты спрашивала…

– Само собой. И у бабушки тоже. Боюсь, в этот раз мне придется объявить себя проигравшей. Такой позор. Это затея нового художественного редактора «Стайла». Потрясающий человек. Седрик в этот раз на меня жутко рассердился. Хотел все съемки заграбастать себе. А я ему такой подарок делать не собираюсь.

* * *

Долгожданный отпуск не оправдал ожиданий Боя. Первые дни все было просто замечательно. Он просыпался, радуясь утренней прохладе. Теперь даже самые жаркие дни английского лета казались ему прохладными. Ему была доступна немыслимая роскошь: возможность принимать ванну, когда пожелает, хотя и он не имел права превысить пятидюймовый лимит уровня воды. Последний раз он плескался в ванне, попав ненадолго в Каир… Здесь в воздухе не носилась песчаная пыль, не донимали насекомые-кровососы… Словом, отдыхай и радуйся.

Но очень скоро Бой почувствовал одиночество. Он остановился у себя на Понт-стрит. Поначалу ему нравилось, что рядом – никого. А потом он затосковал по общению. Он слишком привык сутками находиться среди людей. Среди тех, с кем вместе ходил в бой, выдерживал тяготы жизни в пустыне, радовался победам и глотал горечь поражений. Но всего тяжелее было терять друзей. Они стали его семьей, и он не делил их на офицеров и солдат. Во многом все они были ему гораздо ближе, чем его настоящая семья.

Казалось бы, глупо тосковать по теплому пиву и вечным консервам, а также по жутким условиям, в которых они жили, однако всего через несколько дней лондонской жизни Бой почти затосковал. Войну в пустыне называли очень личной войной. Все, кто там побывал, соглашались с этим определением. Сражавшиеся в пустыне чувствовали себя отрезанными от остального мира. Это было сравнимо с одиночеством в масштабе Вселенной. Такие мысли часто посещали Боя, особенно по ночам, когда над головой вспыхивали крупные яркие звезды. Тогда одиночество ощущалось буквально всем телом.

Он позвонил своим прежним лондонским друзьям. Практически все они где-то работали и были поглощены делами и собственной жизнью. Даже его знакомые женщины. Точек соприкосновения было очень мало. Все только и говорили о трудностях и жаловались на лишения, но по сравнению с тем, через что прошел и что пережил он, это казалось мелким и незначительным. У Боя это вызывало только раздражение. Однажды он не выдержал и сорвался. Это было в доме его хорошей знакомой, которая из лучших побуждений пригласила его на обед, однако за столом без конца говорила о необходимости растягивать талоны на бензин и самой готовить еду. Уходил он с тяжелым чувством, досадуя на свою несдержанность и зная, что больше его сюда не позовут.

Лучиком света оставалась для него скорая встреча с детьми, но даже она была омрачена необходимостью лицезреть Фергала. Но вначале ему предстояло увидеться с Венецией, и необходимость этой встречи ужасала Боя. Он до сих пор злился на бывшую жену и презирал ее. Впрочем, за что? Как бы глупо это ни звучало, за наставленные ему рога. Умом Бой понимал, что не вправе ни злиться, ни осуждать ее. Сам он обманывал Венецию гораздо чаще и при гораздо более серьезных обстоятельствах. Однако, как он ни пытался, он ничего не мог с собой поделать. Он не знал, какой будет их встреча и разговор, не знал, ждать ли, пока она сама затронет щекотливые темы, или заговорить о них первому…

Он уже начинал сожалеть, что предложил встретиться в «Дорчестере», а не в каком-нибудь более тихом месте. Там могут быть общие друзья, которые вклинятся в разговор и ненароком упомянут имя любовника Венеции, кем бы тот ни был. С другой стороны, это лучше, чем разговор с глазу на глаз, где никто не помешает выяснять отношения. Ему не хотелось говорить с ней наедине, почему он и предложил встретиться в «Дорче».

Ведь это всего лишь ланч. А потом… потом они расстанутся на конструктивной и дружественной основе.

* * *

– Миллер, ты выглядишь усталой, – сказала Парфитт, озабоченно глядя на боевую подругу. – Что стряслось? По милому дружку затосковала?

– С чего ты взяла? Нет, конечно, – поспешно отмахнулась Барти.