Наперекор ветрам

Продолжая обдумывать выступление, Иона Эммануилович вспомнил о своем друге Илье Гарькавом, ставшем теперь начальником 45-й дивизии. Гарькавый всем уши прожужжал, утверждая, что ему, дескать, не под силу такое дело. Эх, Илья, Илья!.. Жалуешься, что тебе одной дивизией управлять трудно. А мне разве не трудно?! Под моим командованием теперь целых три дивизии и много отдельных частей. Да и фронт — ого какой! Врагов всяких уйма: тут и петлюровцы, и румынские бояре, и деникинцы, и бандиты-махновцы. Поневоле голова кругом пойдет.

Якиру была, конечно, приятна всеобщая страсть к «высокой стратегии». Если бойцы и командиры приходят к командующему с предложениями, значит, всех их крепко волнует общее дело — судьба революции. Но вместе с тем обилие предложений настораживало. Ведь еще недавно вопросы наступления и обороны решались голосованием, полки сами снимали и назначали командиров. Не воскресли ли кое у кого мечты о возврате к этим скользким «свободам»?!

«Да, тяжела ты, шапка Мономаха! — подумал командующий. — Хорошо выслушивать советы. Подчас услышишь и такое, до чего сам не додумаешься. Коллективный мозг — сила! Но все же советчик не ответчик. Главный-то спрос с меня, командующего».

Якир встал с дивана, посмотрел в окно, закурил. Спрос, разумеется, необходим. Он тоже спрашивает и с пулеметчика Калораша, и со своего тезки Ионы Гайдука, и с морзиста Церковного, и с Котовского, и с Голубенко, и с Гарькавого, и с Охотникова, со всех командиров бригад 45-й дивизии, с командиров 47-й и 58-й дивизий. Однако спрашивать надо тоже умело. Недаром старое правило говорит: «В руководстве армией должны совмещаться и твердость и мягкость. Чрезмерная твердость приводит к ломке, при чрезмерной мягкости все разваливается само собой».

…Раздался стук. Повизгивая на роликах, откатилась дверь купе. В ее проеме показалась густая каштановая борода члена Реввоенсовета Южной группы Яна Гамарника:

— Пошли на собрание, Иона!

— Пошли!

С высоких ступенек вагона открывался вид на пристанционный сад. Там, в тени густых яворов и стройных тополей, собрались коммунисты, вызванные в Бирзулу с фронта и из всех тыловых частей 45-й дивизии.

9. Осечка

В этот необычно знойный августовский день с раннего утра дул раскаленный вынтул[8]. Мелким и острым днестровским песком он хлестал по коже, сушил губы, обжигал глаза. Жаркий ветер опалял и кожу и сердца красноармейцев. Напоминая о родных, оставленных за Днестром очагах, знойный молдавский вынтул, напитанный волнующими запахами садов, созревшего винограда, терпкого и ароматного карбунарского вина, приносил дразнящие испарения родной земли.

Всякий раз, когда налетал и бил в лицо несносный, но родной воздушный шквал, бойцы 45-й дивизии ходили как пьяные. Сегодня же вынтул вызывал тревогу. Приказ Якира еще отстукивался на разболтанном «Ундервуде», а дотошный «солдатский вестник» уже широко разнес печальную весть об отходе.

Эта весть дошла каким-то образом и до врагов. Приказ № 1 об отходе советских дивизий на север не был еще подписан Якиром, а деникинский самолет, появившись со стороны Одессы, уже сбрасывал над расположением советских войск провокационные листовки. Подстрекатели знали, что провокации больше всего действуют, когда масса чем-то взволнована, возбуждена. В бою красноармейские полки можно закидать бомбами, завалить свеженькими, привезенными из Англии снарядами, а до сражения можно оглушить их сногсшибательными слухами. И чем нелепее, чем чудовищнее слух, тем разительнее его действие.

Пущенная деникинскими агентами молва, будто Котовский в своем дивном «баране» возит молдавское вино, вызывала у красноармейцев лишь улыбки. Не очень-то подействовала и другая «сенсация». В политотдел попала напечатанная на машинке «шпаргалка». В ней говорилось: «Братки! Ваших несчастных жен, бежавших от румынских палачей, Якир убрал из полков, а сам через день ездит в Одессу к своей любовнице Урусовой, бывшей княжне». Белогвардейский Осваг[9], используя многолетний опыт царской охранки, делал главную ставку на разжигание низменных страстей. Не изменил он своему правилу и теперь, когда советские дивизии готовились к отходу на север. Сброшенные с самолета листовки были заполнены самыми нелепыми измышлениями.

…Эскадрон Гайдука расположился на привал в Липовой роще за сожженной окраиной Бирзулы, неподалеку от выходного семафора. Нынче кавалеристы раздали железнодорожникам и жителям поселка пять вагонов колотого сахара. До того люди месяцами не видели сладкого, а тут бери сколько хочешь, и, главное — даром.

Сахар пригодился бы и самим. Но впереди — тяжелый поход. Лишний груз обременителен. Вот потому кавалеристы и раздали рафинад жителям, чтобы ценное добро не попало в лапы врагу. Пока кашевар разливал ароматный кондёр, Гайдук, достав из переметной сумы свой презент, под тенистой липой завел музыку. Бойцы, подминая под себя роскошные листья папоротника, уткнув подбородки в ладони, жадно слушали «Кампанеллу». Сегодня, когда все утро бушевал неистовый вынтул, сладостная мелодия Листа особенно волновала людей.