Наперекор ветрам

«Кто бы мог подумать? — Якир отложил в сторону газеты, уставился в окно, за которым проплывали поля и леса Белоруссии. — В числе командиров оказались террористы, предатели! Где они точили свои ножи? В войсках нашего округа, в Киевском гарнизоне, у нас под носом! И это в то время, когда фашисты не перестают клацать вокруг нас зубами».

На Северном вокзале Парижа советского командарма встречала большая группа военных во главе с генералом Лаузо. Пришли работники посольства, среди которых был и советский военный атташе во Франции.

В шумной толпе пассажиров, прибывших с берлинским экспрессом, затерялся один человек, которого весьма интересовала личность высокого гостя французской армии.

С бритой головой, покрытой элегантной фетровой шляпой, поблескивая модным пенсне и золотыми зубами, с портфелем в руках маячил на перроне давно уже сменивший Белград на Париж частый гость Берлина, бывший деникинец, под неизменной кличкой «Скорпион». Он сразу узнал Якира, хотя со времени их последней встречи прошло семнадцать лет. «Скорпион» вспомнил, как вместе с другими тащил молодого командира батальона на расстрел. Память сохранила и другую встречу, в Бирзуле, после плосковского восстания. «Говорят, большевики — звери, перчаткой сдирают с рук кожу, — размышлял фашистский агент стоя на перроне вокзала. — Нет, все это выдумки досужих газетчиков. Большевиков скорее можно назвать скучными провинциалами, корчащими из себя средневековых рыцарей. Эта игра в рыцарей, в бутафорских донкихотов спасла мне жизнь, чтобы еще раз столкнуть с большевистским Сультом[34], как называет французская пресса Якира. В 1919 году, после высадки деникинцев в Одессе, Якир, попав со своим войском в капкан, ускользнул. Но капкан капкану рознь…»

Якира со всеми почестями принимал похожий на мумию, извлеченную из асуанских пирамид, генерал Гамелен. Странное и вместе с тем горделивое чувство переполнило сердце Якира. Подумать только! Французские войска высаживались в Одессе, шли вместе с румынами на Тирасполь, хозяйничали в советских водах Черного моря, вооружали Деникина, помогали Врангелю укреплять Перекоп, а Пилсудскому берега Збруча и Вислы; правая рука Гамелена — генерал Вейган в 1920 году фактически возглавлял третий поход Антанты. А теперь?.. Теперь генеральный штаб Франции принимает с почестями советских военных, посылает армейских «китов» в СССР, зовет к себе, показывает свои достижения. Союзники! Народный фронт сказал: «Лучше год с Советами, чем день под Гитлером!»

Якира прежде всего повезли на линию Мажино. Французам было чем похвастать. Генерал Луазо, спускаясь с Якиром в подземелье чудо-дотов, хвалился:

— Неприступный гранит.

— Неприступного гранита самого по себе нет, — спокойно ответил Якир. — Только гранитные сердца придают неприступность граниту.

Во время развернувшихся вскоре маневров советскому командарму дали возможность побывать всюду. Его опытный глаз замечал и то, что назойливо демонстрировалось новым союзником, и то, что хозяева тщательно пытались скрыть. Французы хвалились мощью своих пушечных стволов, заявляя, что их будет сотня на каждом километре активного фронта.

Однако танки они пристегивали лишь к атакующей пехоте. И это после трудов Фуллера, после «Танковой войны» Эймансбергера, после восхищенных отзывов о смелых маневрах советских танков стажера Луи Легуэста и даже после нашумевшей книжки командира танкового полка де Голля, пытавшегося внушить высшему генералитету Франции новые идеи.

То, что увидел Якир, огорчило его. Чего можно ждать от такого союзника! Ведь у Гитлера не только дивизии и корпуса, а целые армии оснащены авиационными моторами и закованы в броню!

На осторожные вопросы Якира очень сдержанно встретивший советского командарма Вейган отвечал кратко и неопределенно:

— Военная комиссия парламента! Она требует, чтоб танки в первую очередь прикрывали своей броней сынов Франции — атакующую пехоту. Де-мок-ратия! — с плохо скрываемой иронией добавил генерал.

Якир подумал: «Это, очевидно, та треть депутатов, которая голосовала против советско-французского договора о взаимной помощи. И им, господам, вместе с Вейганом, ясно, больше нравится быть год под Гитлером, нежели один день идти рука об руку с Советами».

Гамелен, желая, очевидно, кое-что услышать о возможностях восточного союзника, развернул перед Якиром карту, начал водить сухим пальцем по прирейнским землям, где густота фабричных труб могла бы соперничать с девственным лесом.

— Да, Рур — это грозная штука, — сказал командарм, не отрывая глаз от карты. — Но кое-что сделано и у нас. Пятилетки дали нам новый Краматорск, Магнитку, Кузбасс. С конвейера сходят сотни танков, самолетов, зениток. — Иона Эммануилович сделал паузу и, по обыкновению, когда собирался сказать что-нибудь особенное, прищурился: — Но, мон женераль, мы куем оружие для того, чтобы отстоять свой уклад, Гитлер же кует его лишь для того, чтобы навязать свой уклад и нам и вам.

Во время банкета сидевший рядом с советским военным атташе офицер генштаба Луи Легуэст сказал: