НаперSники синея

(Не потому, кстати, что люди настолько корыстны, и спешат напоследок выслужиться перед неведомым Непоймичем с большой буквы, а потому, что близость смерти действительно открывает в человеке врата, ведущие в космос, и потайную дверь в глубокие подвалы его персонального хаоса, так что слушать других и понимать становится технически легче, такая штука. Ну и терять уже почти нечего, поэтому не так страшно соглашаться с тем фактом, что твой видимый, слышимый, ощупываемый мир – даже не верхушка айсберга, а муха-однодневка, присевшая там отдохнуть.)

Мне кажется, всякая осень приоткрывает в нас те же ворота и ту же дверь в тот же самый подвал. Не так широко распахивает, как близость персональной смерти, но все-таки приоткрывает какую-то щель.

Осенью смерть становится ближе ровно настолько, чтобы легче стало слушать других, включая неведомое Непоймичто с большой буквы. А уж Оно умеет рассказывать, такие телеги гонит, знали бы вы.

Ну, собственно, вот прямо сейчас и можно узнать. Если прислушаться.

Ой! – Что с тобой?

Магия (процессы, которые в рамках культуры, данной нам в стереотипах, можно называть «магическими») – это соблазнение мира. Инициатор процесса старается обратить на себя внимание реальности и убедить ее вступить с ним в определенное взаимодействие, в идеале, сулящее удовольствие обеим сторонам (но где мы, а где идеалы).

С реальностью обстоит примерно как и с людьми – ее можно соблазнить, не испытывая любви, почему нет, многие так делают. Но особого толка от этого не будет. Потому что, во-первых, невелико удовольствие. И, во-вторых, надолго этот роман не затянется. Реальность не дура, заскучает, развернется и уйдет. И все.

Иллюстрацией такого кратковременного романа является так называемый «мистический опыт», то есть разные необъяснимые происшествия, которые почти со всеми случались в юности, на пике избытка дурной веселой витальной силы, а потом прекратились, вместо прощальной записки на подушке милосердно оставив подсказку, как придумать рациональное объяснение той небольшой части произошедшего, которая каким-то чудом осталась в памяти. Ну и придумали, и хорошо стали жить, с комсомольским задором неофитов презирая тех, для кого все это драгоценное зыбкое необъяснимое по-прежнему не пустой звук.

С реальностью обстоит примерно как и с людьми – самые великолепные, незабываемые соблазнения все-таки случаются по любви.

Любовь к реальности всегда взаимна, в этом смысле нам с ней повезло. Можно не бояться отказа. И шансы прожить вместе долго и счастливо, то есть вечно и небессмысленно, в этом случае очень велики.

Самая большая заковыка, однако, с любовью. Потому что правильно выполнять это упражнение не умеет почти никто.

Любовь – это не мысли о любви. И не телесное притяжение. И не невозможность (на самом деле, просто сильное нежелание) остаться без объекта. Вот все, абсолютно все, что приходит нам в голову при слове «любовь», все эти наши культурные стереотипы и трогательные заблуждения – совершенно точно не она. А просто разные формы привязанности.

Любовь – это когда где-то в районе сердца развязывается (в идеале развязывается, на практике обычно просто немножко распускается) туго затянутый узел, и ты вдруг начинаешь ощущать, как сквозь тебя течет весь этот невероятный непознаваемый мир, видимый и невидимый вперемешку (да елки, они вообще суть одно, мало ли, что нам кажется), заранее готовый соблазниться. Реальность на самом деле только этого и хочет – быть соблазненной по большой любви, в этом смысле нам с ней повезло еще раз.

Магия (процессы, которые мы привычно называем магией, что бы на самом деле ни называли мы этим давным-давно сошедшим с ума и забывшим собственный смысл словом) в этой реальности штука чрезвычайно медленная, инерция материи уж больно велика. И зачастую именно поэтому недоказуема – поди доживи еще до какого-то результата.

А любовь (не та, чей образ в том или ином виде живет в наших бедных глупых начитанных головах, а данная нам в ощущениях развязанного узла в районе сердца) – это катализатор. Кому удастся хоть немного ослабить этот узел, тем будет владеть весь мир.

Он надо мной смеется

С стороны, вероятно, кажется, будто у меня с городом Вильнюсом лирические отношения. Он стоит на холмах, весь такой красивый, хоть и слегка помятый после вчерашнего вследствие разнообразной исторической правды, журча реками и бренча храмовыми колоколами, а я по этим холмам порхаю, как грузный ночной мотылек, собирая романтический нектар необузданных фантазий.

Хрена лысого. Отношения у нас деловые. Я на него работаю, а он за это платит мне возможностью жить на границе между человеческой слепотой и демонической зоркостью, не особо тупея от первой, но и не впадая в безумие от второй; впрочем, точку можно было бы поставить сразу после слова «жить», и это тоже было бы правдой.